Много снов назад (СИ)

— Правда? — Гудвин опустил очки на кончик носа, глядя на Дугласа так, будто тот врал ему в глаза, не робея при этом. Затем покачал головой, всё ещё не принимая того факта, что так было на самом деле. — Как незаметно прошли эти десять лет, — проворчал себе под нос, заставив Дугласа лишний раз улыбнуться. — Ладно, перейдем к делу. Как прошла встреча с президентом Гумбертом? — мужчина достал из-под стола внушительных размеров папку и открыл перед собой.

— Мы мило побеседовали. Кажется, даже нашли общий язык, — он чуть наклонился над столом, готовый подписать предложенный ему контракт в ту же секунду. Ему так не терпелось наконец-то почувствовать под ногами крепкую почву. Дуглас давно был избавлен чувства надежности и безопасности, и вернуть их себе обратно было идеей фикс последних нескольких месяцев его жизни.

— Неужели? Это достаточно странно, потому что когда я предложил ему твою кандидатуру он некоторое время сопротивлялся. Репутация всегда идет впереди нас, Дуглас. Похоже, ты совершил большую ошибку, но, к твоему счастью, до этого ты ни разу не оплошал, — тон Гудвина был, как и в прежние времена, скучно поучительным. Дуглас подавил зевок, выслушивая его речь.

— Наверное, мне повезло, что его дочь просто без ума от Джастина Бибера. Мне удалось трижды спасти его от общественных работ, — иронично ответил Дуглас, всё ещё не пересекая границ наглости, что была ему чужда.

— Должно быть, этот засранец оставил в твоем кошельке немало денег, — Гудвин рассмеялся вслух. Дуглас отметил, что смех мужчины стал грубее. Казалось, он мог сотрясать стены. Сам он не привык смеяться вовсе в силу сдержанности, к которой его ещё с детства приучила мать, и скромности, что порой мешала. В последний раз Дуглас смеялся, когда они с Никки только поженились. Мужчина с теплотой вспоминал первые дни брака, так неудачно завершенного. — Вынуждаешь сказать меня, что ты получил чёртову работу.

Декан юридического факультета Пенсильванского университета протянул перед Дугласом Рейвенгардом контракт, который тот и ожидал увидеть перед собой ещё с момента, как утром Гудвин позвонил ему и назначил встречу. Дуглас не мог удержаться от улыбки, которая слишком уж выдавала его внутреннее удовлетворение. Подобное он испытывал, подписывая договоры на большие суммы, которые мужчина получал за результат успешно сделанной работы, в чем он не оплошал, пока не доверился не тем людям. Волнение превратилось в сладостную радость, что растеклась по всему телу. Как только его подпись очернила бумагу, Дуглас почувствовал твердость земли под ногами.

Звонок Гудвина два месяца назад стал для него спасательным кругом. Скандальное увольнение в одной из проводных фирм Вашингтона повлекло за собой последствие — Дуглас нигде не мог найти работы. Его не принимали даже те фирмы, что прежде пытались переманить к себе. Журналисты первое время пытались выведать обстоятельства дела, успевшего набрать оборотов, невзирая на то, что открытым оставался главный вопрос — «Что же случилось на самом деле?». Этого никто не узнал даже спустя полгода, которые Дуглас провел без дела, и это, наверное, было его единственным достижением.

Он ошивался в Вашингтоне. Развод с Никки должен был добить его окончательно. Он согласился оставить ей квартиру со всей мебелью и утварью, за которые заплатил из собственного кармана, как только они начали жить вместе. Она же хотела, чтобы он и машину ей оставил. Дуглас пытался договориться с ней, не доводя дело до суда, чего и сама женщина опасалась, но в то же время не хотела сдаваться.

Мужчина читал утреннюю газету за чашкой кофе, когда ему позвонили. Он даже не сразу узнал голос бывшего профессора, который читал историю права и всегда выделял его среди других. Гудвин начал с новости о том, что профессор, читающий правовую этику, умер от сердечного приступа, что совсем не удивило Дугласа, ведь старик выглядел, будто ему давно было за сто, ещё когда он сам учился в университете. Прозрачный намек не был воспринят, поэтому Гудвину пришлось изложить бывшему ученику предложение пройти собеседование на должность профессора Пенсильванского университета, из стен которого он вышел магистром юриспруденции.

Дуглас и не думал об этом перспективе, но всё же согласился. По дороге в Филадельфию, где не был почти десять лет, всё время называл себя в уме не иначе, как «профессор Рейвенгард» до тех пор, пока это не стало привычным. После этого он снова стал обычным Дугласом.

Беседа с президентом Гумбертом началась с напряженности. Не нужно было быть достаточно догадливым, чтобы понимать, что причиной этому был скандал, связанный с увольнением Дугласа. Он не умел злоупотреблять вежливостью, бравшей своё начало с лицемерия. Напротив, вел себя достаточно сдержанно до тех пор, пока нить разговора не привела их к общим интересам. Гумберт с большим интересом слушал его самые невинные оповеди, восхищаясь успехом выпускника.