При виде Киллиана, беззаботность которого противоречила действительному положению дел, Рози всё больше поражалась его жестокой безразличности. Казалось, он не чувствовал и малейшего укола вины, когда её раздирало изнутри чувство беспомощности перед тем, чего уже нельзя было исправить.
Рози не заметила, как страх стал овладевать её телом. Это было так на неё не похоже, но с тех пор, как сделка отца и Киллиана прошла успешно, она больше не могла нормально спать, есть, заниматься какими-либо делами. «Тебя это не касается» — отрезал однажды отец, когда девушка пыталась воззвать хотя бы к его совести. И с тех пор Рози даже не пыталась.
Находиться рядом с ними, разделять одну фамилию и кров стало вдруг настолько невыносимым, что она воспротивилась существующему положению дел. Вместе с чувством вины, поглощающим девушку целиком, Рози решила отречься и от людей, которые не испытывали её и капли. Кровь была отравлена ядом ненависти, заполнившей всю её доверху. Их безразличие привело Рози к крайности. Она решилась поставить отцу условие рассказать обо всем полиции, если тот не отпустит её восвояси.
Девушка никогда не забывала о случившемся, но всё же со временем от души её отлегло. Она сумела убедить себя в отсутствии вины за молчание, не ставшем губительным ни для кого, кроме правосудия. И всё же всякий раз, когда Киллиан был рядом — сидел напротив за столом вовремя пятничного ужина или приползал пьяный под двери её квартиры, Рози не чувствовала себя в безопасности. Смесь отвращения, страха и глубокой злости опьяняла разум ненавистью по отношению к брату, который был последним связывающим звеном с семейством Гудвин.
И даже когда Рози с ужасом осознала, что за ней началась охота, она не спешила идти к Киллиану. Перед лицом страха не пришла искать мнимого чувства защиты и у Дугласа. Упрямо решила не доверять эту заботу кому-либо. Оставить её за собой, замкнуть внутри себя.
С того дня Рози ни разу не наведалась в гости к Дугласу. Он несколько раз замечал её в окне милого ресторана, где она обитала изо дня в день в одно и то же время, но так и не присоединился к ней ни разу, хоть и спускался исключительно для этого. Уныло уставший настрой девушки, что она никак не пыталась скрыть в силу своей прямолинейности и совершенно отвратного умения врать, мужчина списывал на свой счет, не подозревая о том, что таилось у неё на душе кроме этого.
Может, если бы Дуглас не шел так слепо на поводу у принципов и дал хоть бы самому себе единый шанс, то смог бы скрасить тревогу девушки, не прилагая к этому больших усилий. Мысль об этом была мучительно неправильной, но Рози обожала его, во многом наделяя теми характеристиками, что выдавали в нем совершенство, ослепляющее наивный взгляд милых голубых глаз. Он сторонился чувств девушки так яростно, не имея и малейшего представления о том, какова была их природа. Дуглас не испытывал любви прежде и не был уверен было ли противоречивое притяжение к девушке ею. Лишь сила воли и умение контролировать себя спасали от нерешительности, что была для него чувством совершенно новым и до дрожи отвратительным.
Одна малейшая попытка вернуть всё на круги своя, возможно, помогла бы Рози избавиться тревожности и чувства преследования, возрастающего с каждым днем всё больше и больше. И она так отчаянно хотела обратиться к Дугласу, как к единственному, к кому могла проникнуться доверием и пониманием, но сочла одну мысль об этом абсурдной. Рози внушила себе, будто мужчина должен был чувствовать себя обманутым и разочарованным в ней, и излишняя навязчивость выставила бы её в дурном свете.
Подобного с ней не бывало раньше. Избавившись остатков мечтательности, оставленной на запылившихся полках подсознания, Рози научилась смотреть на вещи реально. Пыталась находить изъяны в поведении и действиях каждого, находя во всем корыстные побуждения. Пренебрежительное отношения со стороны родных научило её тому, что всякая доброта подразумевала за собой что-то большее, некую плату, которую она никогда не была намерена платить, а потому по большей мере оставалась в стороне от общественности. Дуглас был единственным, в ком она не искала подвоха.
В нем ничего не было с излишком. Всего в меру — доброты, рассудительности, остроумия, строгости, начитанности, учтивости, вежливости и непринужденности. Он будто наперед репетировал все фразы, предугадывая каждую строчку произнесенную ею. Его естественность была столь притягивающая, что Рози не находила поводов для сомнения в том, был ли мужчина в полной мере настоящим. Признавала банальность мнения о том, что он был не таким, как всё, но думать иначе не могла.
И они оставались на расстояние друг от друга, оставленные наедине с собой. Рози истощала себя внушением о преследовании, Дуглас глубокой озадаченностью о том, что останавливало его войти в чёртов ресторан, когда он не должен был быть стесненным чувствами семнадцатилетней девушки.