Много званых

– Не под мои телеса ты нору прорыл, Ульяныч, – бодрился он.

Ход тянулся, тянулся и упёрся в кирпичную стену, в которой уже было выбрано большое углубление. Извлечённые кирпичи лежали по сторонам.

– Я в основу ткнулся, батя, – через плечо сообщил Леонтий. – Ломать?

– Давай, Лёнька, но бережно, – благословил Ремезов.

На привычный верховой замах кайла здесь не хватало места. Леонтий, избоченясь, примерился и ударил кайлом по кладке вкось из-под ног. Семён-младший, Семён Ульянович и Матвей Петрович, держась за стойки, слушали, как Леонтий с гулким стуком крушит стену и выворачивает кирпичи.

Пролом вёл в пустой, как сундук, каземат без окон и дверей. Ремезовы и Гагарин, обдираясь об углы, выбрались из кирпичной дыры на свободное пространство и наконец-то распрямились.

– Мы в ближней опоре большого проезда, – шёпотом пояснил Гагарину Семён Ульянович. – Внутри ноги. Я здесь по чертежу кладовую наметил, чистый погреб. Ты уверен, Петрович, что в башне сторожа нету?

– Он снаружи в балагане сидит, – тоже шёпотом ответил Гагарин. – Капитон ходил смотреть. Нестеров же никому не верит, паучина, даже своим сторожам. На ночь башню запирает, а караульный в будке у камелька кукует.

Семён Ульянович поднял плошку повыше и осветил косоур – боковой брус деревянной лестницы, которая вела из каморы к проёму в своде.

– Теперь наверх, – сказал Ремезов. – Там уже и палаты. Иди, Лёнька.

Длинный порядок из шести сводчатых палат протянулся совершенно тёмный, словно огромные утробы огромных печей. Спаренные окошки были закрыты ставнями, и снаружи никто не мог заметить свет в логове фискала. Семён Ульянович повертел головой – его охватило какое-то благоговение: неужели он сам придумал и начертил сии мрачные и величественные покои? Матвей Петрович осторожно пошагал вперёд, глядя то налево, то направо.

Пушная казна занимала целую палату: тюки, мешки, берестяные короба, ворохи связок. В соседней палате стояли два широких обмерных стола, на которых Нестеров с сыном оценивали шкурки, и заморское бюро, которое Нестеров припёр в своём обозе из столицы, – надменный фискал, вишь ты, не мог писать за обычным столом, как подьячий подлой породы. Третью палату загромождали ряды высоких вешал, на которых пышно топорщились уже осмотренные и посчитанные сорока. Казалось, что здесь вырос еловый лес, только у ёлок вместо хвойных лап торчат соболиные и песцовые хвосты. Матвей Петрович не удержался и запустил руки в это богатство.

– Я к двери подкрался, – заходя в палату, прошептал Леонтий, – слышал, как сторож в караулке храпит.

– Пока Фёкла молится, кот сметану ест, – хмыкнул Семён Ульянович. – У нас срок до четвёртого удара часобитного колокола.

– Надо мою поклажу перетаскать, ребятушки, – спохватился Матвей Петрович. – Сенька, Лёнька, на вас надёжа. С меня по рублю каждому.

– На храм пожертвуй, Матвей Петрович, – глядя Гагарину в глаза, тихо, но твёрдо ответил Семён. – За деньги мы греху не пособляем.

Матвей Петрович широко улыбнулся в притворном добродушии.

– Хорошие сыны у тебя, Ульяныч.

– Всё одно мало бил, – буркнул Ремезов.

…Они успели даже до третьего часобитья на Софийском дворе. Свою пушнину Матвей Петрович зарыл в кучи ещё не обсчитанных мехов, примял для незаметности, потом встал посреди палаты на колени, перекрестился во всю ширину плеч и отвесил честный поклон, хоть и брюхо сдавило. Теперь фискал не найдёт за ним никакой недостачи. Кусай локти, Лёшка Нестеров! Матвей Петрович подумал, что дома надо будет приказать Капитону тащить из подклета полдюжины мальвазии – никак, праздник на душе.

В каземате, где начинался их подземный ход, Леонтий скидал в пролом обломки кирпичей, а Семён замёл мусор, который насыпался, когда долбили стену. Все четверо друг за другом залезли в дыру. Семён-младший, Семён Ульянович и Матвей Петрович пошли на выход в колодец, а Леонтий остался – ему надо было заложить пролом кирпичами, для того и прихватили с собой бадейку с раствором. В подвале столпной церкви Капитон помог Матвею Петровичу выбраться из сруба. Матвей Петрович щедро протянул руку Семёну Ульяновичу. Семён-младший остался ждать брата на дне колодца.

Костёр в подвале почти угас, но своды багровели трепетными отсветами углей. Раскольники спали на охапках сена, только Авдоний сидел у кострища и сушил над головнями какую-то тряпицу. На чёрном дне ямы подобно окну теплилось жерло колодца, в глубине которого тлел огонёк Семёна-младшего. Семён Ульянович достал ключ, которым запирал замок на крышке колодца.

– Лёнька вылезет, колодец запрём и яму закопаем, чтобы никаких следов не осталось, – сказал Ремезов Гагарину. – А ключ я тебе отдам.

– Не надо, оставь себе, – отказался Матвей Петрович.

– Это почему же? – удивился Ремезов.

– Вдруг меня под стражу возьмут, а нужда заставит снова в казну слазать? Надёжнее, ежели ключ у тебя будет, Ульяныч. Я тебе верю.

На самом деле Матвей Петрович думал другое: Нестеров мог найти тайный ход в свою кладовую, но ответит за него тот, у кого ключ.

– Ладно, – Семён Ульянович пожал плечами и сунул ключ в карман.

Авдоний внимательно смотрел на Семёна Ульяновича.