Многое объясняет. Пятничные вопросы

У меня ощущение, что меня мало любят.

Других людей любят, желают видеть рядом с собой и ценят больше, всегда.

На самом деле это ощущение не перманентное, часто я все же умею наслаждаться общением с людьми и другими аспектами жизни, но ощущение это крепнет, и его невозможно игнорировать в те мгновения, когда у меня что-то не получается.

Дело не в том, что близкие люди будут меньше меня любить, если у меня не получится, – я знаю, что это не так.

Но они если восхищаются и хвалят, то чаще всего это восхищение тем, что я вообще пытаюсь что-то делать, а не оценка результата.

А я жажду оценки (и что уж там, восхищения) именно от знающих, разбирающихся в теме людей.

Перечитала эти строки и сама себе захотела сказать – мол, за чем же дело стало, делай и добивайся этого самого восхищения.

Но мне очень тяжело без какой-то подпорки на этом пути, без того, кто сказал бы мне – «я знаю, ты можешь» и кому я бы поверила.

Нет, не могу. У меня та же проблема.

Восхищение – это топливо, это тот бензин, на котором мы едем. Заливать его нужно постоянно.

Но засада в том, что восхищение людей в теме и восхищение людей, ни фига не смыслящих, имеют совершенно разное октановое число.

Бывает такое восхищение, что после него надо менять движок.

А еще можно движок перенастроить на бензин классом ниже. Есть умельцы.

Но это не я.

Возвращение

Рассказывала подруге, как мне понравилось в больнице.

– Но позволь, – сказала подруга. – Если тебя так все достало, почему больница? Зачем так мрачно? Почему не уехать одной на недельку к морю или куда ты там любишь, в Германию в свою? Хорошо, хорошо, все знают, что ты ненормальная и тебе совестно тратить на себя семейные деньги. Почему не уехать на недельку просто за город? Почему отдыхать надо непременно под капельницей?

– Глупый вопрос, – сказала я. – Глупый и странный. Это что же, я буду там благоденствовать одна, а тут все будут за меня отдуваться? Вот если я при смерти – то имею право на время выйти из игры. Это идеальная отмазка.

В детстве у меня была книжка про девочек-сироток из католического приюта. Жизнь их была полна невзгод и притеснений, и худшей из всех была обязанность мыть костел накануне мессы. И вот десятилетняя героиня буднично размышляла, как бы этой повинности избежать: «Можно, например, сломать ногу. Нет, это не поможет. Сестра Урсула даст костыль и все равно отправит работать. Значит, надо сломать сразу обе ноги». Как наверняка сломать обе ноги, девочка не придумала и решила проблему иначе, напустив себе чернил в глаза. Слепота освобождала от работы на неопределенный срок.

Когда очень не хочется заниматься своей жизнью, человек быстро и безошибочно находит способ уклониться от этого, легально и без угрызений. Как урка на лесоповале отрубает себе руку, чтобы не марать воровское имя созидательным трудом, так обычный гражданин ускользает в болезнь, в идею или в любовь, не желая участвовать во всем этом балагане, а желая, наоборот, балансировать на острие, или вкушать блаженство, или вообще, не к ночи будь сказано, познать истину.

Любовь – лучшая из всех отмазок, если вы решили наплевать на свою жизнь всерьез и окончательно. Вам не до пустяков, у вас вот-вот случится поворот в судьбе, и вы не смыкаете глаз, боясь пропустить ту звезду, что возвестит освобождение. Тогда вам не придется больше таскать соломинки на своем горбу, не придется вить гнездо из фантиков, топить печь и чинить забор, новая жизнь сойдет на вас сама, чистая и пахнущая лаком, там, в этом новом мире, все будет уже готово, все уже будет сделано за вас.

А потом действие наркоза заканчивается, и вечером вам не приносят таблетку, и утром вы выходите на крыльцо, и в пакете у вас чашка, ложка и расческа, вы смотрите на небо, и вас пошатывает, и путь ваш лежит к дому, о котором вы так давно не вспоминали, и тогда вы думаете – первым делом нужно, пожалуй, заняться забором.