Многогранник

– Глупцы, – заключил про себя Авраам Эбейсс, оставшись наедине со своим бокалом и бесконечно наполненной бутылкой вина, – постоянно надеются, что смогут обыграть мои технологии и мою гениальность – смешно, но… возможно, у них бы и получилось это, если бы не датчики, что я лично разработал и ввел каждому в их головы – чудесная процедура инициации, а главное – ни один член Верховного Совета Высших магистров, ни тем более Президиум – никто не смог подобраться к моим планам и узнать, что в официальной дезинфицирующей комнатке на самом деле я умело подчиняю волю и сознание других людей, что именно в ней мое влияние, моя власть неимоверно растут… Как чудесен мир, где ты – Высший магистр Прокрастианских прав и страт обитания, и у тебя есть привилегия в виде недопущения к личному имуществу и деятельности, в виде безграничного потребления бюджета и всестороннего распространения своего желания. Как чудесен мир, когда ты всецело воплощаешь свои задумки, покоряя ничтожных людишек, не добившихся своим благородством ничего – чудесно? Да… Все было бы отлично, если бы корпорацию имени Эбейссов можно было бы передать в руки талантливого наследника… но нет же! Этот мальчишка выбрал ее, а не меня… – мужчина сделал продолжительный глоток. – На кой черт она ему! Ну красивая – и все. Но я ему сотни таких бы привел. Все бы сделал, чтобы они были с ним, а не бежали, как эта. Какую бы захотел, такую бы и создал. Вот Мель тоже была своенравна, но красива – я же ее изменил, изменил бы даже и эту, но нет: она была слишком опасна. Я ей выбор дал – дал, думал, может, изменится, оставит все, пойдет с Амосом под мое покровительство… столько лет ей дал для раздумий! А она все Президиуму хотела передать; обществу хотела рассказать, что никакого Лэндсдрима не существует, что это лишь красивая графика и плоды моей работы с голограммами, хотела открыть Амосу, что мы с ним на самом деле раз пять всего виделись – дурная девчонка жила мечтой всеобщего бессмысленного равенства и чести – ничего не понимала в политике и выживании. Да, здесь я оплошал: надо было сразу перекрыть ей доступ к Амосу: она слишком сильно изменила его… Но, по крайней мере, я пытался: столько наказаний за все года никто не получал, как они, ни к кому и розги не применяли, как к ним, так что винить я себя не буду. К чему мне это? Жаль только, что мои гениальные черты в нем настолько исказились, что он вместо руководства и подчинения решил стать благочестивым рыцарем на белом коне – чертова девчонка! Как жаль, что придется в нем весь потенциал, всю уникальность его просто разрушить и сделать его одним из миллионов просто неглупых прокрастианцев. Как жаль! Будь эти двое поумнее, я бы с радостью им отдал свое дело, а теперь: одна мертва, а второй отправится на чистку – как жаль: ему грозила слава! Таланты и впрямь погибают молодыми… – мужчина лениво закончил разговор с собой, сделал последний глоток и спокойно заснул в своем дорогом импровизируемом троне из шаров и лент, в мгновение забыв все то, что секунду назад его потревожило.

На седьмом этаже заснул один господин, но на шестом проснулся тут же другой: Амос Эбейсс, пробудившись от снотворного, что вколол наряд, отправленный мистером Ёном, оказался в едва освещаемой комнатке с необычным названием Nothing All. По началу юноша подумал, что все еще находится в Высшей школе Первого этапа и что все ужасы, которые произошли в последнее время с ним, ему лишь приснились и что он просто упал с кровати, но как бы ему не хотелось в это верить, его тело и душа болели далеко не от падения. Поняв это, мальчик вскочил, стал кидаться на стены и искать выход из этого замурованного уголка планеты. Он кричал, ругался так, что его лицо покраснело за пару душераздирающих криков, что его глаза налились горькими слезами, а ноги в конец обессилили – и тело судорожно пало на холодный пол. Наблюдающие за этим специалисты по другую сторону стены с опасением смотрели на него, и им было страшно представить, что происходит внутри этого бедного мальчика, что он так не бережет себя. В его же голове открылся личный ад: то неимоверно ужасное, что понял он, душило его, разрывало и съедало целиком все его существо – он был не в силах справиться с осознанием всех действий отца, с осознанием всего того, что действительно сотворил Великий Господин, с тем, что этот некогда уважаемый им и все же любимый образ, исключительно он, убил Мишель.