Многоликая Индия

А из фортов мне больше всего запомнился форт в Бхатинде, в маленьком городе на песчаном юге Панд-жаба. Он грандиозен и выглядит непобедимым. Его стены метров сорок высотой расширяются книзу, а от этого кажется, что они туго упираются в землю своим подножием. В щербинах гнездятся голуби, летают под солнцем, воркуют. Внизу лежат большие осыпи кирпича. Пыль, сухая колючая трава. И внутри форта пусто, тихо. Говорят, в древности здесь протекала река Сатледж, и форт был обеспечен водой. Были в нем и подземные ходы, которые вели в город и к воде. Были, вероятно, и колодцы. А сейчас — зной, развалины, спекшаяся земля.

Если минуту посмотреть на все это в молчании, то без особого усилия можно себе представить, какая жаркая, острая, напряженная жизнь кипела когда-то в этих стенах.

Воины Панджаба не знали пощады, знали также, что и от врагов не будет пощады, и стояли в этих стенах насмерть, отбиваясь от врагов.

Единственным слабым местом этих фортов были ворота. Хоть они и кованые, и усажены железными шипами, и тяжелы, и огромны, по по сравнению со стенами кажутся непрочными. А ведь чтобы их раскачать, на них гнали слонов, и слоны с разбегу били головами по воротам и наваливались на них боками. Они насаживались на шипы и, зверея от боли и обливаясь кровью, бросались иногда и обратно, топча и подминая под себя эту воющую, ревущую толпу людей, которая безжалостно гнала их на приступ. А сверху, со стен, лилась горячая смола, сыпались железные стрелы, катились раскаленные камни, падали сотни кобр, вытрясаемые сверху из корзин, летели горящие факелы. Все это жгло, слепило, пронзало, жалило, терзало.

Каждая пядь панджабской земли пропитана кровью. Каждый город, каждый камень в городе помнит ярость осады и мужество обороны.

Много веков шло по стране средневековье, кровавое, огненное, раздираемое междоусобицами, коснеющее в невежестве, утопающее в роскоши и снедаемое нищетой. Шло, породив два закона и признавая только эти два закона — закон силы и власти и закон мужества и чести. Можно было жить, только будучи подавленным или не давая себя подавить. И те, кто не хотел склониться перед силой и властью, жили, борясь, и погибали не сдаваясь. И о них складывали песни, которые и сейчас парод поет с гордостью я тоской.

И так же непримиримо разгоралась борьба за человеческие души. Одна религия не принимала другой, одна вера вставала на другую. И особенно нетерпимо воевал против всех вер ислам — вероучение острое и прямое, как клинок. И, словно тонким и острым клинком, пользовались нм иноземные правители, вторгавшиеся на индийскую землю.

По многим землям прошли князья ислама, много разных религий они искоренили, много народов обратили в свою веру^ а вот в Индии столкнулись с такой религией, которая обволакивала и поглощала все инородное, что в нее проникало. Индуизм — наследие нескольких тысячелетий, религия, отягченная собственным многообразием, словно огромное дерево, усыпанное одновременно и цветами, и плодами, и шипами, и листьями, — индуизм оказался трудноодолимым. Он все пропускал в себя, расступаясь и поглощая. На месте десятков обрубленных его ветвей вырастали сотни новых, да еще к тому же принимавших иногда форму того меча, которым их срубали. Все больше и больше индусов стало обращаться в ислам, поддаваясь посулам или уступая насилию, но, обращаясь, умудрялись они сохранять и прежние обычаи, и повадки и даже принесли в ислам, в эту религию равенства, деление на касты, по-прежнему оставаясь при обращении в чужую веру сыновьями Индии…

Как память о боевом прошлом Панджаба здесь всюду и теперь можно видеть вооруженных люден. На любой базарной улице, шумной и веселой, сквозь яркую ее сутолоку видны лавки оружейников, а в их прохладной полумгле — острое поблескивание кинжалов и сабель.

И всюду — в городах, в деревнях, на дорогах — сикхи, сикхи, сикхи; воины Панджаба, мужество Панджаба, историческая его слава.

Мне думается, что даже человек, ничего не знающий об истории сикхов и видящий их впервые, не может не заметить того, какие они особенные и как резко они отличаются от любых других жителей Индии. И не тем. что их тюрбаны прикрывают длинные волосы, собранные в пучок на макушке, или тем, что они не бреют усов и бород. Что-то другое, очень характерное, сразу бросается в глаза, когда видишь сикхов. И не только в Панджабе, где эта особенность сикхов более заметна, айв других местах, где они главным образом занимаются теперь торговлей или водят машины. Я бы определила эту черту так: готовность к бою. Вы можете, повторяю, ничего не знать о сикхах и об их воинском прошлом, но в каждом из них вы почувствуете даже после самого короткого разговора что-то такое, что, вероятно, правильней всего было бы сравнить с туго закрученной пружиной или взведенным курком. А уж кинжал или сабля у пояса или винтовка за плечами — это только внешние признаки их сути.

Века и века непрерывных сражений сформировали людей с таким характером.