Многоликость

- Еще две и еще... Как в песне, "еще много-много раз". Вводить необходимо каждые две недели.

Их взгляды встретились. И снова, как это случалось неоднократно, они молча сказали друг другу больше, чем могли вымолвить.

- Давайте бумагу еще для одной расписки, - проговорил Евгений Максимович. - Раз уж я все равно превратился в подопытного кролика...

Он долго лежал неподвижно, совершенно обессиленный разговором. А как только закрыл глаза, снова погрузился в волны кукурузного поля, где его ожидала смертельная опасность...

Он застонал и раскрыл глаза. В палате было уютно, мягко светились плафоны, тихая музыка долетала из магнитофона - его любимые мелодии. Это был мир, созданный человеком вокруг себя, чтобы отгородиться от мира природы. И все-таки человек покидает его и уходит туда, где родились его давние незащищенные предки, где на каждом шагу, в каждой встрече с прекрасным или уродливым, в каждом глотке свежего воздуха его подстерегает опасность. И, возвращаясь в созданный им, свой знакомый - до винтиков - мир, он в самом себе несет отраженную многоликость мира, в котором был рожден, он сохраняет ее в своих поступках и делах, она необходима ему, чтобы выжить, и только немногим очень редко удается преодолеть ее. Тогда человек как бы излучает вспышку света, уходящего на много лет вперед, чистого, яркого и мощного, как луч лазера.

Музыка убаюкала Евгения Максимовича, глаза сами собой закрылись. И снова он вышел в зеленое море, где сверкало безоблачное небо и ласково грели солнечные лучи. Ему редко выпадало быть на природе, свежий воздух опьянял его, в лучах была неизъяснимая нежность, и они усыпляли. И вот в этом раю поднялась на тонких крыльях мушка и стала летать над ним, сужая круги. А он так устал, что не мог взмахнуть рукой, чтобы отогнать ее...

XII

- Как наш больной? - Плохо. Гемоглобин опять начал падать. Неприятно засосало под ложечкой. "Столько усилий - неужели напрасно?" - Вводили по второй схеме? - Сделали все и по второй и по четвертой. Надо бы попробовать еще дополнительное переливание крови напрямую, но в этой ситуации... Врач мялся, недосказывал... Стеня охватило глухое нетерпеливое раздражение. Он опять чувствовал против себя ту же "руку". Непобедимую. В своей жизни он научился достойно встречать любых противников - еще со студенческих времен, с тренировок по самбо, с научного кружка с его диспутами. Но этот постоянно загонял его в угол одним и тем же приемом, имя которому - цейтнот. Ибо у Противника всегда имелся избыток времени, а Стеню приходилось считать минуты... Что же, смириться? Признать поражение? Раздражение нарастало. Профессор спросил, и его голос звучал глухо и грубо: - Что "в этой ситуации"? - Ну, сами понимаете, с донорами сложно... - Вы, надеюсь, объяснили, что мы примем все предупредительные меры? Заражение практически исключено. - Но... - А практиканты? Вот, например, Скутаренко... - Не подходит группа крови. У больного - нулевая. - Помню. А доктор Ревинская? На бюллетене. Завтра выйдут новые практиканты. Может быть, среди них...

- До завтра ждать рискованно. Взгляд Стеня стал сверляще острым, врач понял его по-своему, сжался, забормотал:

- Моя группа крови тоже не подходит...

- Ладно, идите в манипуляционную. Готовьтесь к переливанию.

- Но донор... - Будет. У меня - нулевая.

XIII

Золотисто-черная мушка поднялась из камышовых зарослей. Уходящие лучи солнца, уже не страшные ей, играли радугой на крыльях. Мушка летела, вся исполненная ликующей радостью - так можно было бы на человеческом языке выразить это ощущение, - радостью и значительностью того, что ей предстоит совершить. Она несла в себе умноженную в личинках саму себя. В этом заключался смысл ее бытия. Предвкушение материнского блаженства удесятеряло ее силы, и она зорко рассматривала мир, разбитый на десятки осколков, своими фасетчатыми глазами, а обоняние и чувствительные к звукам волоски наполняли его знакомым ей содержанием. Вот они принесли сигнал, и она изменила направление полета. Вскоре цель уже четко отразилась и в глазах - приятно пахнущая, желанная, благодаря которой можно совершить великое блаженное таинство продолжения рода.

Чуть вздрогнуло красивое брюшко, словно одетое в фольгу, на голове задвигались челюсти - два острых стилета, способные неслышно проткнуть кожу и подготовить для личинок пристанище.

Мушка сужала круги, присматриваясь к цели. Она с рождения знала свою легкую уязвимость и готова была при малейшем движении цели изменить полет, унестись подальше и продолжать поиск - вечный поиск ради детей своих. Но цель была неподвижна, доступна - и мушка, будто легкая фея, опустилась на нее. Она еще не успела двинуть челюстями, как все вокруг нее изменилось: небо расчертилось белыми квадратами, дуновение ветра погасло, а главное изменился запах. Теперь он удушал. Мушка мгновенно взлетела, спасая не столько себя, сколько личинок, но больно ткнулась в сетку белых квадратов, расчертивших небо. Затем что-то больно сдавило ее, и мир опять поменялся, стал неузнаваемым.