Многосказочный паша

Я хотел сказать, что такова была сила ветра, что она несла меня по косвенному направлению и так треснула о вершину одной волны — к счастью, это было еще над морем, — что я отлетел от нее и потом несся еще рикошетом по нескольким другим волнам, прыгая с одной на другую, как ядро, пущенное по поверхности моря, или как камешки, которые бросают для забавы в пруд греческие мальчишки. Последний скачок сделал я на снасти небольшого корабля, но не успел опомниться, как слетел с них вниз и, к счастью, уцепился ногами за руль. В таком положении я оставался некоторое время, пока матросы не втащили меня за ноги на палубу. Ураган стих, облака исчезли, солнце засияло во всем блеске, и природа, казалось, лукаво улыбалась причиненным несчастьям. Корабль пристал к берегу, я вышел на сушу и узнал, что мы прибыли в Иль-де-Франс. Таким образом в течение двадцати часов я был перенесен с одного конца земли на другой! Я нашел остров совершенно разоренным: труды нескольких годов были истреблены ужасами одного часа, жатвы исчезли, дома сравнялись с землей, обломки кораблей лежали на берегу, только естествоиспытатели расхаживали по острову, подбирая жаб и лягушек и ругаясь между собой во все горло из-за того, откуда они взялись, из почвы ли, или с облаков. Все показывало следы страшного опустошения. Несмотря на то, я был принят с радушием земляками-островитянами, и мы от радости плясали и пели целые сутки. Я сочинил новую миленькую кадриль, которую назвал «Ураган» и которая привела в восторг всех жителей и с лихвой вознаградила их за все убытки.

Но в гостях хорошо, а дома еще лучше; с нетерпением ожидал я случая возвратиться на родину, и так как один голландский корабль отправлялся в Марсель, я почел за счастье получить на нем место на таких же условиях, на каких отправился из Вест-Индии. Мы отплыли, но пробыв только двадцать четыре часа в море, я увидел, что капитан мерзавец и ужасный деспот. Так как я был измучен и не мог исполнять трудной должности на мачтах, то меня до того забили, что я чуть-чуть не спятил с ума; я был в нерешительности, убить ли капитана, или броситься за борт, или покориться судьбе. Однажды ночью, когда я лежал, страдая от полученных днем побоев, со мной случилось важное происшествие, которое было для меня причиной принятия ислама и восклицания, обратившего на себя внимание Вашего Благополучия, когда вы прогуливались переодетые.

— За что меня так преследуют? — восклицал я в отчаянии.

В ту самую минуту, как я произносил эти слова, предстал передо мной почтенный муж с лучезарной бородой и с книгой в руке и отвечал мне:

— Потому что ты, Гуккабак, не принял еще истинной веры.

— Какая же истинная вера? — спросил я в страхе и удивлении.

— Нет божества, кроме Аллаха единого, — отвечал почтенный муж, — и я пророк его.

— Аллах! — воскликнул паша. — Так это был Магомет.

— Это был он, Ваше Благополучие, хотя тогда я и не знал этого.

— Докажи мне, что это истинная вера, — сказал я ему.

— Изволь, — отвечал он. — Я излечу сердце неверного капитана.

На следующее утро, к большому моему изумлению, явился ко мне капитан корабля, со слезами на глазах, просить прощения за свои жестокости; велел перевести меня в свою каюту, положил на собственную постель и ухаживал за мной, как за родным сыном. В скором времени я выздоровел. Он позволил мне не работать, просил меня считать себя гостем и оказывал всевозможные услуги.

— Велик Бог! — воскликнул паша.

Я лежал на постели, когда почтенный муж с лучезарной бородой и с книгой снова предстал передо мной.

— Убедился ли ты теперь?

— Да, — отвечал я.

— Так докажи истину слов твоих принятием моей веры, лишь только будешь в состоянии это сделать. Ты будешь награжден за то, но не теперь, а когда благочестие твое будет испытано. Признавай меня; продолжай службу на море, и когда впоследствии ты будешь стоять в кипрском диване перед двумя особами, бывшими одного с тобой ремесла, расскажи им мое веление. Ты сделаешься начальником флота паши, который под твоим предводительством будет счастлив и победоносен. Такова награда, ожидающая тебя за твою верность.

Вот уже четыре года, как я принял истинную веру, но всегда мучаюсь сомнением, не видя исполнения пророчества. Да и возможное ли дело, встретить когда-нибудь в диване двух цирюльников?

— Святой пророк! Как чудно! Ведь Мустафа был цирюльником, и я также! — воскликнул паша.

— Велик Бог! — отвечал ренегат, распростершись. — Так я начальствую над флотом?

— С этой же минуты, — отвечал паша. — Мустафа, да будет известна всем моя воля.

— Но нынешний начальник флота, — возразил Мустафа, который не дал себя провести лукавому ренегату, — очень любим народом.

— Так возьми и отрежь ему голову. Может ли он сопротивляться повелениям пророка?

Визирь ударил челом, и паша оставил диван. Ренегат с улыбкой на устах, а Мустафа с изумлением смотрели друг на друга несколько секунд.

— У тебя великие способности, Гуккабак, — заметил визирь.

— Благодаря вашему покровительству, которое буду стараться заслужить и вперед.

И ренегат оставил диван. Мустафа все еще стоял в изумлении.

Глава XIV