Многосказочный паша

Меня схватили, обезоружили и повернули судно обратно. Напрасно бесился я, топал ногами, осыпал их проклятиями; наконец я объявил им, что все мы пострадаем от этого, что я намерен донести на них, как на сообщников, сказать, что они потому только не сдержали своих обещаний, что я отказался удовлетворить их безграничные требования. Это поколебало их, потому что они знали, что инквизиция охотно принимает всякий донос и что они, даже в случае освобождения, все-таки должны будут пробыть в заключении довольно долгое время. Они стали снова советоваться между собой, остановили корабль и спустили бот. Бросив в него немного припасов и небольшое количество воды, они вывели Розину из каюты, посадили ее в бот, выпустили меня и приказали следовать за нею. Только я успел войти на бот, как они обрубили канат, которым он был привязан, и вскоре мы были уже далеко от корабля.

Радуясь, что удалось избежать жестокости людей, я мало заботился об опасности, которую легко можно было ожидать от столь непостоянной стихии. Я утешил испуганную Розину, укрепил мачту, поднял парус и стал править на юг с намерением пристать где-нибудь у африканских берегов. Я мог бы назвать себя совершенно счастливым, если бы не беспокоило меня наше полжение. Я находился на зыбкой лодке, которая заключала в себя все, что было мне дорого на этом свете. Я плыл, не зная куда, но Розина была со мной; я не знал какая ждет меня участь, но знал, что обладаю ею. Beтер усилился, море вздымало высоко воды свои; мы решились противостоять волнам, и я, одной рукой правя судном, другой обняв мою Розину, был в восхищении от нашего романтического положения, радовался привязанности ее ко мне и не видел угрожающей нам опасности.

Шесть диен шли мы под ветром; на седьмой на южном горизонте стали показываться тучи, что произвело перемену в погоде. У меня в лодке не было компаса, и я правил днем по солнцу, а ночью по звездам. Я полагал, что нахожусь уже довольно далеко к югу, и хотел править судно восточнее, чтобы приблизиться к африканским берегам, но ветер был так силен, что я никак не мог совладать с моим судном и принужден был продолжать плавание на юг.

Тут опасения в первый раз родились во мне: припасов оставалось у нас только на два дня, и Розина от сильной качки совершенно ослабела. Я сам нуждался в отдыхе, с трудом мог я смотреть: природа требовала своих прав, и я, сидя у руля, дремал.

Я был в глубоком унынии.

Когда тучи на горизонте время от времени расходились, мне казалось, что я замечаю что-то похожее на скалу. Наконец горизонт совершенно очистился, и я увидел среди воды высокий, покрытый деревьями и травою, остров.

Я вскрикнул от восхищения и указал на остров Розине, которая на мой восторг отвечала легкой улыбкой. Кровь моя застыла, когда я увидел выражение глаз ее: в течение нескольких часов Розина была погружена в глубокую задумчивость, и я заметил, что улыбка ее была принужденной; она улыбнулась, чтобы доставить удовольствие мне, в ней же самой открытие, кажется, не произвело никакого сильного ощущения. Я приписал это усталости и изнурению и, желая скорее вывести Розину из этого положения, направил лодку к единственному на берегу месту, к которому можно было пристать безопасно. Через час я был уже близко от берега, а так как мне очень хотелось пристать к земле до сумерек, то я и правил под полным парусом через быстрину, которая была гораздо сильнее, чем я ожидал. Лодка наша сильно ударилась о берег и перекувырнулась; мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы спасти обожаемую мною, и это мне удалось. Лодку через несколько секунд разнесло на части. Я отнес Розину в пещеру, находившуюся недалеко от места, к которому мы пристали; закутал в свой плащ, который успел спасти из бота; снял с нее монашеское платье и лег сам, чтобы просохнуть. После чего я отправился отыскивать себе пищу. Бананы и кокосовые орехи росли тут во множестве, и пресная вода змеилась в журчащих ручейках. Я принес Розине все собранное мною и поздравил с избавлением от преследований и с тем, что мы находимся в месте, которое может доставлять нам все нужное. Она горестно улыбнулась: ее мысли были далеко. Одежда высохла, и я принес ее в пещеру; Розина вздрогнула, взглянув на монашеское платье, и, кажется, ей стоило больших усилий преодолеть себя и снова надеть его.

Ночь наступила; мы оставались в пещере. Плащ и парус с бота заменили нам постели, и в отдалении от всего мира, живя только друг для друга, заснули мы рука об руку. Утро занялось, и ни одного облачка не было на голубом своде небес. Мы вышли и в немом удивлении созерцали великолепную картину природы. Остров был прелестен; солнце отражало свои живительные лучи в росе, дрожавшей на цветах; птицы оживляли картину природы радостным пением; море было тихо и светло, как зеркало, и отражало в лоне вод своих возвышавшиеся на берегах острова холмы.

— Здесь, Розина, — воскликнул я, — здесь мы нашли наконец все нужное для нас и можем вполне наслаждаться блаженством любви нашей!

Розина залилась слезами.