Многоточие сборки

И тут неожиданно пришло письмо от Николая, в котором он сообщал, что опять валяется в госпитале и теперь уже выхаживать его придется долго. Подробностей не сообщалось, но Наташка испугалась не на шутку. Все ее деньги были вложены в покупку недвижимости, ведь всем ясно, сколько мужики на войне зарабатывают – шубу жене не купить, не то что… а тут еще и после ранения, ясное дело, работать не будет. А ведь и кормить, и лечить его на что-то нужно.

Что делать? Новый контракт, новая поездка отпадают сами собой. Кто же будет за мужиком ходить, пока она за рубежом у шеста крутится или для журнала снимается?

Мы лихорадочно пытались предложить Наташке хоть что-то. Но что мы могли, она была на порядок впереди нас всех?

Ничего никому не говоря, Наташа подписала контракт на эротическую съемку в какой-то заштатной студии, с которой рассчитывала срубить больше, чем обычно. Студия была левая, но мы тогда об этом понятия не имели.

Наташка отработала все пять дней, наши видели ее пьяной, в компании каких-то малоприятных горцев с золотыми зубами, которые возили нашу красавицу в роскошной машине и покупали ей подарки.

Понимая, что у Наташки уже билет в Крым в кармане, мы догадывались, что она запланировала кидалово. Что сейчас она получит деньги за работу, возьмет еще сколько сможет с этих южных гостей,а затем рванет домой к маме и Николаю. Но вышло все иначе. Плохо все вышло.

В назначенный день Наташка никуда не уехала. Мы напрасно прождали ее на вокзале.

Ее телефон молчал, и никто не мог даже предположить, куда она пропала.

Через месяц явился Николай, который включился в поиски. Почему-то до последнего мы надеялись, что подруга находится на даче у кого-нибудь из ее нанимателей, что по пьяни она раскрыла свои планы и теперь ее держат где-нибудь за городом, но когда-нибудь непременно…

Наташу нашли через полтора месяца в лесу, где-то возле шоссе в Финляндию, нашли случайно, заваленную ветками ели. Ее красивое лицо было изуродовано до неузнаваемости, так что опознать бывшую модель можно было только по черной, в руку толщиной косе.

Николай потом долго искал ее убийц, даже своих боевых друзей в Питер выписал, но все безрезультатно. Под горячую руку попали даже наши девушки, от которых он пытался получить единственный интересующий его ответ: «Кто и за что?» Но что ему могли ответить…

Мы с девчонками решили не говорить ему о том, что Наташка пыталась найти денег для него. Подобный поворот, пожалуй, убил бы парня. Но если бы мы не говорили ему ничего или вообще сослались на то, что, мол, сами ничего не знали, пожалуй, он поубивал бы и нас.

Сошлись на том, что предъявили ему Наташкин контракт на работу в студии. Подписала – значит, должна была ехать куда скажут. А уж что там …

– Ты сам контрактник, мог бы ты отказаться идти в бой? – спросила работающая менеджером по рекламе Тамара. – Мог бы, если бы четко знал, что тебя там могут убить?

Николай замотал головой. На войне могут убить в любой момент. Вопрос был нелепым.

– Но здесь не война, это другое…

– Зато здесь тоже убивают.

Какое-то время я не видела и ничего не слышала о Николае. Вроде как его пригрела у себя Тамарка. Года два после смерти Наташки он еще рвался куда-нибудь в горячие точки, но его не брали. А потом вроде как ничего, успокоился, все-таки девушка с обложки журнала – это хорошо, а теплая, хозяйственная жена под боком – гораздо лучше.

Питер – пиитов град

Питер – пиитов град. Рифмопад в сияющую своими белостишьями призрачную ночь. Петербургскую ночь с ее обнаженными и полуобнаженными богинями в Летнем саду, с ее ступенями на спусках к воде, словно приглашающими продолжить свое знакомство с городом по его водным магистралям. По рекам с отражением все того же Питера.

Поэтического города, энергетического центра земли, места силы пиитов.

Здесь они кормятся от сосцов Большой Медведицы, крестятся то Южным, то Северным крестами, шепчут, ругаются, ворожат. Поэты заполняют этот город сверху донизу, шелестят страницами, скрипят перьями, щелкают на клавиатурах компьютеров.

Поэты любят этот город, и город любит своих поэтов. Не материнской всепобеждающей, всепрощающей любовью и нежностью, а так, как может любить ревнивый закомплексованный невротик, желающий, чтобы предмет его воздыханий – поэт – принадлежал единственно ему. Чтобы сопереживал, вникал и поклонялся этому извергу – городу, построенному вопреки логике и здравому смыслу, но основываясь исключительно лишь на поэтических видениях, мистических откровениях, на снах, бреде. Да по причине, чтобы было красиво…

Это Блок его заколдовал белыми ночами, это Достоевский припечатал непонятными страхами, клаустрофобией доходных домов, сквозными ранами переулков. Это Гоголь наложил на него заклятье любви и восторга, а Геннадий Алексеев показал лазейки, сквозь которые можно вдруг скользнуть в прошлое, где ждет тебя любовь единственная. Питер – пиитов град, со всеми своими статуями, песнями и спешащими куда-то прототипами будущих, еще не воплощенных, не сотворенных в этом мире героев.

Питер – болезнь моя, мечта, надежда и отрада.