Многоточие сборки

Ханты – проклятый народ, русская водка убивает их на корню. Я еще не слышала о каком-нибудь другом народе, который бы реально сходил с ума от выпивки. А ханты прокляты. Не знаю уж, кем и чем. Но выпив, они неизменно пытаются уничтожить друг друга. Не нас, нас они вообще не замечают, как начисто лишенных реальности, а своих, таких же…

Здесь, в Надыме, я не видела никаких магазинов народных промыслов. Странно. Все-таки Север. Хочется увезти отсюда оленьи рога, бубен или… да черт его знает что. Я же не специалист по хантам. А в клубе их почему-то не бывает – кругом хохлы и кавказцы.

Хотя думаю, что мои представления о местных порядках слишком наивны. Ведь окружающий мир воспринимается мною из окна машины. Еще, конечно, есть сны и ощущения – им я верю свято. И сейчас, когда в кошельке у меня пятнадцать рублей, а билет на самолет стоит тысячу шестьсот плюс для кучи его еще и фиг купишь, мир видится мешком, а мы в нем – маленькие котята. Ну что же, поцарапаемся.

В деревнях народ бьется стенка на стенку, тут все крутые, прибандиченные, при «бабках» и «в распальцовке». Здесь «крыша» идет на «крышу», точнее, едет. Я себе это живо представляю воочию: землетрясение, все трясется от возмущения и обиды – Змей Горыныч, откусывающий одну за другой собственные головы. А потом скрежет и гул, от перепадов давления закладывает уши – и вот с одного из домов срывает крышу, она летит – плоская, с подрагивающими антеннами.

Визг, искры, пыль, перья – крыша опускается на другую крышу. Хрясь, дзинь, хрясь, ш-ш-ш-ш… Титры: «Ура! Победа!», обескрышенный дом обреченно ждет зимы. Одвукрышенный мягко проседает в почву.

Сегодня первое мая – первый день северного лета – скоро зима.

Север – колдовское место, люди медленно и планомерно обращаются в призраков. Я слышу их голоса и жду, когда подобная участь постигнет и меня самое.

Сегодня одна тень передала другой – той, что приставлена охранять нас, что хочет меня. Проблема. Меня надо охранять, за это деньги плачены. За ослушание можно и пулю в живот. Здесь с этим быстро. Что делать?

А нехай сами бабы, сиречь танцовщицы, решают, нужно им это или нет. Тень-охранник забилась в страхе, скукожилась и побежала на полусогнутых в гримерку. Смотрю на тень и сквозь тень в пустоту. Все исчезает.

Говорят, что лето тут жаркое и не больше месяца, землю лихорадит. Лето – комариный рай.

Во дворе нашей девятиэтажки второй день стоят запряженные оленями нарты. Круто, наверное, на санях да по асфальту. У оленей кроткие, чуть выпуклые глаза. Наши коровы рядом с ними – нахалки.

Кожаные бубны, верхний и нижний мир, малица, халмер, дерево с лентами и колокольчиками – этого слишком много и как всегда слишком мало.

В моем контракте черным по белому написано: «Не заводить друзей, не вступать в половые отношения».

Хорошо еще, что он не запрещает нам любить. С последним вздохом полной безнадежности летит душа… В Питер, на Пушкинскую, на Дворцовую.

Перепуганный насмерть охранник принес весть, что мне предлагают тысячу долларов. Тысячу долларов, но так, чтобы все знали, что я согласна.

Девчонки смотрят с уважением и завистью. Я вежливо отказалась и, повернувшись к нашим, спросила:

– А может, вы?..

Желающих не оказалось.

Ненцы живут летом по солнцу, а зимой по луне, в вечном танце, похожем на круговращение планет. Так, наверное, живут все древние, не отбившиеся от матери-земли народы.

Ненцы пьют кровь. Кровь – дух, основа жизни. Кровью можно остановить разбушевавшуюся стихию.

Петля – символ мира, и она стягивается на шее оленя в присутствии всего собрания, сидящего тоже кругом. Морда оленя при этом повернута к небу, рот закрыт, язык не вываливается.

Выглянула в окно – упряжка оленей по-прежнему стоит во дворе. Рога оленей пушистые и темные, эти животные похожи на детские игрушки.

После удушения ножом делается один надрез от горла до живота. Больше ножу здесь нечего делать. Шкура и внутренности – все вручную. Кровь черпают железными кружками и пьют горячей. Почки оленя – лакомство самоедов. Их губы при этом густо перемазываются кровью. Жрать культурно они не умеют.

Ночью в клубе мне сделалось плохо. Посмотрев на меня после приступа, старая хантка зацокала языком: «Ты ведьма, сильная ведьма. Долго будешь сопротивляться».

– Какая сила? – удивилась я. – Не видишь – подыхаю.

– Это тело умирает. Ты-то тут при чем? Ты – другое…

Аничков мост, сколько-то лет назад упавший юноша. Нравится он мне почти так же, как рыцарь, дарящий лавровый венок, но неважно. Смотрю в воду.

– Прикинь, мой глупый, неправильный, недоделанный мир. Ведь это я с тобой прощаюсь.

«Венчаюсь!» – отвечает неведомо откуда взявшееся эхо. Но вместо белоснежного тополиного покрова на голову мою падают печаль и боль.

«Теперь все будет хорошо, – шепчет крылатый дух Питера, – теперь будет всё. Пути открыты, мосты взорваны, кольцо на палец – и вперед».

Но я не могу думать о приятном, агонизирующие мысли пережевывают недавние события.

«Невеста» – придет же такое в голову.