Многоценная жемчужина

Мара, сын Серапионов, Серапиону, сыну моему, мир!

Когда отписал мне учитель твой и наставник твой

и возвестил мне, что весьма рачителен ты в учении
для юных лет твоих,
благословил я божество, что ты, младым будучи отроком
и не имея того, кто вел бы тебя,
положил начало в намерении благом;
и было мне сие во утешение,
что ты, отрок юный, как наслышан я,
ум являешь великий и совесть добрую,
какие не во всех легко пребудут.

При вести оной, вот, написал я тебе

памятку об испытанном мною в мире сем;
ибо образ жизни человеческой испытан был мною,
и ходил я в учении,
и всё, чему учат эллины,
нашел я упраздненным при рождении жизни.[315]

Итак, ревностно пекись, сын мой,

о вещах, приличных свободному, —
размышлять о назидании
и отыскивать премудрость;
сим образом потщись утвердиться в том,
в чем положил ты начало свое;
и памятуй заветы мои с усердием,
как муж мирный и возлюбивший вразумление;
хоть и покажется оно тебе весьма горьким,
но, когда испытаешь ты его некое время,
станет оно весьма приятно для тебя;
так было и со мною.

Но человек, когда и разлучен будет с семейством своим,

возможет сохранить навык свой
и творить будет подобающее для него, —
и он есть тот избранный,
который Благословением Божьим наречется;
и ничто не сравнится со свободою его.

Ибо призванные к вразумлению

ищут выпростаться из смуты времени,
и крепко держащиеся мудрости
вознесены упованием праведности;
и стоящие в истине
являют знамение добродетели своей;
и посвятившие себя философии
ищут убежать зол мира сего.

Но и ты, сын мой, поступай в сем так разумно,

как мудрец, усиливающийся жить беспорочно;
и смотри, чтобы стяжание богатств
(коего жаждут многие)
не возымело верх над тобою,
и ум твой не подвигнулся вожделеть благ,
которые не истинны, —
ибо, когда получат люди желание свое,
не пребудут они,
даже если стяжавшие не отойдут от правды;
и все вещи сии, видимые тобою в мире,
как достояние кратковечное,
расточатся, словно морок сонный;
ибо они суть подъемы и падения времен.

Что до славы суетной,

занимающей жизнь человеческую,
уразумей, что она не из тех вещей,
что способны даровать нам радость,
но скоро она делается для нас обидою;
так и рождение милых чад;
ибо в том и в другом противочувствия язвят нас —
когда дети хороши, любовь к ним мучит нас
и благонравие их уловляет нас;
что до порочных, мы трудимся над исправлением их
и печалуемся о пороках их.

Вот, слышал я о товарищах наших,

что, когда уходили они из Самосаты,[316]
это давало им скорбь
и, кляня время, говорили они так:

— Отныне изгоняемся мы из мест обитания людей,

и возбранено нам возвратиться в город наш,
и лицезреть милых наших,
и приступить к богам нашим с похвалою!

Сие подобает назвать днем сетования,

ибо одно злое горе обладало ими всеми равно,
ибо со слезами поминали они отцов своих
и с воздыханиями — матерей своих,
и скорбели о братьях своих,
и печаловались о суженых своих,
которых оставили позади себя.
И когда услышали мы от прежних товарищей их,
что идут они к Селевкии,[317]
вышли мы тайно на путь к ним
и соединили горе наше с горем их;
и была печаль наша сильна весьма;
и не без причины умножены были слезы наши уроном нашим,
и воздыхания наши собрались в облако мрака,
и мука наша возросла превыше горы,
ибо ни один из нас не мог осилить бед,
что пришли на него;
ибо любовь к жизни сочеталась с муками смерти
и злополучие наше сбивало нас с пути;
ибо лицезрели мы братьев наших и детей наших в узах
и поминали товарищей наших,
умерших и положенных в землю чуждую;
и о себе тревожился каждый из нас,
как бы мука не приложена была к муке
или горе новое не одолело бы горя прошлого.
Какая польза узникам испытать сие!
Что же до тебя, возлюбленный мой,
да не печалит тебя,
что одиночество твое гонимо было с места на место;
ибо люди на то и рождены,
чтобы принимать случайности времени.
Но размысли о том, что мудрым всякое место одинаково
и для добродетельных во всяком городе
сыщутся отцы и матери.
От себя же самого возьми пример:
сколь многие, не знавшие тебя,
любят тебя, как собственных детей своих,
и сколь многие женщины приемлют тебя,
как возлюбленных чад своих.
Воистину, благопоспешен ты на пути странника;
воистину, за малую любовь твою
желанен ты многим.

Итак, что имеем мы молвить

о пришедшем в мир заблуждении?
Преуспеяние в мире — маета злая,
и сотрясаемся мы движением его,
словно тростник под ветром.

Ибо дивился я на многих, оставлявших чад своих,

изумлялся другим, воспитывавшим детей чуждых;
и такие есть что стяжают богатства в мире сем,
но удивлялся и другим,
наследующим то, что не их.
Сего ради уразумей и виждь,
что идем мы стезею блуждания.

Некий мудрец меж человеков

однажды начал говорить к нам так:
— На какое из обладаний можем мы положиться
или что из них назовем пребывающим?
Изобилие богатств? Оно отъемлется.
Крепости? Они разграбляются.
Города? Они опустошаются.
Величие? Оно низвергается.
Светлость? Она помрачается.
Красота? Она отцветает.
Законы? Они преходят.
Бедность? Ее презирают.
Дети? Они умирают.
Друзья? Они изменяют.
Почести? Упреждает их зависть.

Пусть же радуется человек державе своей, как Дарий,

или благополучию своему, как Поликрат,
или крепости своей, как Ахилл,
или супруге своей, как Агамемнон,
или потомству своему, как Приам,
или искусству своему, как Архимед,
или мудрости своей, как Сократ,
или учености своей, как Пифагор,
или ведению своему, как Паламед![318]

Жизнь людей, сын мой, уходит из мира,

но похвалы и добродетели их пребывают;
И ты, малое чадо мое,
избери для себя то, что не преходит,
ибо прилежащие к таковому нарицаемы скромными,
и возлюбленными,
и любителями доброго имени;
но если приступит к тебе зло,
не вини человека,
и не возставай на божество,
и не ропщи на время!

Если пребудешь ты в мысли сей,

немал дар, полученный тобою от божества,
не нуждающийся в богатстве,
не страждущий от бедности,
и будешь ты исполнять назначенное тебе
без страха и с радостию;
ибо страх и убегание того, что приходит по природе,
не для мудрого, но для ходящих в беззаконии,
и нельзя отнять у человека мудрость его,
как отнимают богатство его.
Пекись о ведении более, нежели о богатствах,
ибо чем более возрастает имение,
тем более изобилует зло —
ведь видел я,
что где изобилуют блага,
там возстают и беды,
и где почести приемлются,
там и печали сбираются,
и где богатства преумножаются,
там горечь годов многих.

Итак, если мудр ты и неусыпен в рачении,

не престанет божество помогать ни тебе,
ни любящим тебя;
что можешь стяжать, то пусть довлеет тебе,
если же сможешь обойтись без имения,
блаженным должно будет наречь тебя,
ибо никто не возымеет к тебе зависти.

Попомни и сие,

что жизнь без имений не бывает смущаема сильно
и что никто по смерти своей
не наречется владетелем имения;
но слабые пленимы вожделением их
и не ведают, что человек среди имений своих
страннику подобен;
и страшатся они ненадежности обладании их —
ибо оставили они, что принадлежит им,
и взыскали того, что не их.

Ибо что еще можем мы сказать,

если мудрецы терпят насилие от рук тиранов,
и мудрость их уловляется клеветою,
и угнетаемы они без защиты от разума своего?

Так, что доброго стяжали афиняне,

убив Сократа,
возмездие за коего получили они в гладе и моровой язве?
Или сыны Самоса,
сжегши Пифагора?[319]
Ибо земля их в одночасье сокрыта была песком.
Или иудеи,
казнив Мудрого Царя своего?[320]
Ибо царство их с того времени отнялось у них.
Ибо по правде отметило божество
мудрость сих трех:
ибо афиняне умирали от глада,
и сыны Самоса одолены были морем,
не имея средств помочь себе,
иудеи же, покинутые и прогнанные из царства своего,
разсеяны по всякой стране.
Сократ безсмертен через Платона;
Пифагор же — через кумир Геры;
а Царь Мудрый — через законы, им данные.

Но я, сын мой, испытал,

В сколь бедственном злополучии люди обретаются,
и дивился я, как не смирены они бедами,
их обступившими;
не довольно им ни войн, ни скорбей, ни недугов,
ни смерти, ни бедности;
но как звери мерзостные нападают они друг на друга
в злобе своей,
ища, кто из них возможет причинить большее зло
товарищу своему;
ибо перешли они пределы правды
и преступили все законы благие,
покорясь собственным своим похотениям, —
ведь доколе вожделеет человек того,
к чему стремится похотение его,
как возможет он в праведности творить
приличествующее ему?
И не признают они правой меры,
и редко простирают руки свои к истине и добру,
но ведут себя во всей жизни своей,
как глухие и слепые.

Злые радуются, и праведные утесняются;

имущий отрицается, неимущий же стяжать тщится;
бедный нищенствует, и богатый сокрывает;
и каждый посмеивается ближнему своему!
Упившиеся неистовствуют, и протрезвившиеся раскаиваются,
иные плачут, иные поют, иные смеются;
иные же схвачены заботою;
о злом всё радование их,
и отвергают они возлюбившего истину.

Изумления сие достойно,

как мир творит всё посмешищем,
и люди, разнствуя в образе жизни,
пекутся о суете;
и некто из них ищет снискать себе имя
победою в сражении,
но не мыслит храбрец о неразумии похотей,
пленяющих человека в мире;
а я желал бы, чтобы толика раскаяния
пришла к побеждающему силою своею,
но осуждаемому алчностию своею.

Ибо испытывал я людей,

испытав же, нашел,
что к одному этому стремятся они:
к изобилию богатств;
и о сем не имеют они решения постоянного,
но изменчивостью мысли своей
быстро повергаемы и поглощаемы унынием;
и не мыслят они о многих богатствах мира,
сколько приходит терзаний
с ними купно;
ибо рабствуют они величеству чрева своего,
и это есть срам умов растленных.

Но то, что внушает мне мысль моя

написать тебе,
мало прочесть, но должно держаться на деле;
ибо и то знаю я,
что, когда испытаешь ты путь жизни таковой,
он полюбится тебе весьма,
и свободен ты будешь от недолжного пыла,
с коим детей ради сбирают богатство;
отдали же от себя впредь печаль,
что лелеют люди в себе
и от которой не приходит добра,
и отгони от себя то попечение,
которое не пользует нимало.

Ибо нет у нас иного средства,

кроме одного лишь мужества,
чтобы одолеть злополучие и нести скорби,
которые мы всегда приемлем из рук времени;
ведь нам подобает ожидать их,
а не того, что относится к радованию
и доброму имени.

Прилепись к мудрости, источнику всех благ,

сокровищу нескудеющему,
и в ней обретешь ты, где преклонить главу твою
и обрести упокоение твое,
ибо она будет тебе как отец, и как матерь,
и как благая сопутница жизни.

Имей всякую дружбу с терпением и постоянством,

которые годны противу всех напастей,
приходящих на слабых человеков;
ибо столь велика сила их,
что сносят они голод и одолевают жажду,
подают отдохновение во всякой скорби
и с трудами спорят, и со смертью;
имей же о них рачение, и умирится жизнь твоя,
и будешь ты мне утехою,
и наречешься украшением родивших тебя.

Ведь прежде, во время оное,

когда стоял град наш в величии своем,
да будет тебе ведомо, противу многих
изрекались слова мерзостные;
и всё же признательны мы времени,
что сполна получили от величества его
подобающую приязнь и красоту;
но воспретило нам время довершить то,
что решили мы в уме нашем.

И здесь, в узах, благодарим мы божество

за то, что стяжали приязнь многих;
ибо ищем мы, чтобы душа наша
не оставляла мудрости и радования.
Те же, кто влечет нас насилием,
свидетельство приносят противу себя же самих,
что весьма удалены от всего доброго;
и примут они срам и стыд
от низкого и постыдного.
Ибо доказали мы истину нашу,
что нет в нас вины перед державою;
и если римляне дозволят нам
возвратиться в землю нашу
со всякою правдою и послушанием,
человеколюбиво поступят они
и нарекутся добрыми и праведными,
и земля обитания их
также насладится покоем своим.

Пусть явят они величие свое,

на волю отпуская нас,
мы же да покоримся владычеству их,
что временем определено для нас,
они же да не терзают нас
и не уподобляют нас рабам!
Впрочем, что бы ни решили о нас,
не приключится нам ничего большего,
нежели упокоение смертное,
которое не отнимется от нас.

Но ты, юный сын мой,

если прилагаешь усердие уразуметь сие,
сперва победи похотение,
и будь умерен во всех делах своих,
и блюди себя от гнева,
и вместо ярости послушествуй добродетели.

Ибо, как ныне мыслю я о сих вещах

и как восходит мне на память,
могу я оставить по себе писание мое,
и со спокойною мыслию окончить стезю мою,
идти по которой осудили меня,
и оставить без печалования
злое губительство мира сего;
ибо молю я о том, чтобы разрешиться,
какова же будет смерть, не заботит меня;
скорбеть же обо мне или тревожиться обо мне
отнюдь не присоветую никому;
ибо таков путь мира целого,
и в смерти нашей упреждаем мы его.