Множественные ушибы

Остатки бутылки быстро отправились по тому же маршруту. Арно ел и пил с воинственной сосредоточенностью, властвуя над столом, точно спусковой крючок, который только и ждет, чтобы на него нажали. За главным блюдом последовал козий сыр, такой, какой обычно делала Матильда, — острый и не совсем вызревший. Я отказался, а Арно ножом намазывал его толстым слоем на хлеб.

Вскоре Матильда зажгла высокую напольную лампу. Когда сестры начали убирать со стола, я тоже поднялся с тарелкой, но Арно сделал знак рукой, чтобы я сел на место.

— Обойдутся без тебя.

Он прикончил последний бутерброд с сыром и вытер губы кончиками пальцев. Несмотря на расслабленную позу, в нем чувствовалось напряжение. Внезапно Арно отъехал со стулом от стола.

— Давай в гостиную!

Матильда и Греттен с удивлением посмотрели ему вслед. «Что дальше?» — подумал я, нехотя ковыляя за ним. Арно вошел в самую последнюю дверь в коридоре, и мы оказались в узкой, длинной комнате, которая, похоже, тянулась во всю ширину дома. Он встал на колени перед камином и поднес зажженную спичку к свернутой в ком и засунутой в уже наполовину сгоревшие дрова газете. Когда она занялась, Арно бросил в камин спичку и медленно распрямился, при этом его колени так громко трещали, словно палили из ружей.

— Садись! — Он ткнул рукой в сторону одного из стульев.

Я послушался, но сел не туда, куда он указывал. В гостиной стояли диван и несколько кресел — все так или иначе повернутые в сторону камина. Я выбрал старое, деревянное, обманчиво удобное кресло с гнутыми подлокотниками. Несмотря на теплый вечер, в комнате было зябко, в нос шибал затхлый запах ветхой мебели. В углу устроился телевизор, судя по виду, еще черно-белый. Одно окно было забито досками — напоминание о вчерашнем вечернем визите Дидье.

Арно включил лампу и приблизился к бюро. С каждой стороны убирающейся крышки было по ящику. Он открыл один из них и достал бутылку и два стакана.

— Хочешь коньяк?

Едва справившись с удивлением, я ответил «да». Налив немного в каждый стакан, Арно убрал бутылку. Протянул стакан мне и, устроившись по другую сторону камина в кресле с высокой спинкой, пригубил напиток.

Я тоже сделал глоток. Светло-золотистая жидкость была очень мягкой и, казалось, успевала испариться, прежде чем попадала в гортань.

— Тридцатилетней выдержки, — объяснил Арно.

— Очень хороший, — улыбнулся я.

Я не сомневался, что за все происходящее мне еще предъявят счет. Наступило неловкое молчание. Что бы там ни было у Арно на уме, мне не хотелось это слушать. Я сделал новый глоток коньяка и окинул взглядом комнату. На столе с откидной крышкой стояло несколько фотографий. На самой свежей по времени была заснята Греттен еще совсем крохой. А на самой большой и заметной, хотя она находилась позади других, — темноволосая женщина и девочка. Арно перехватил мой взгляд.

— Моя жена и Матильда.

— Похожи.

Он кивнул.

— Греттен больше взяла от меня.

— Ваша жена работала учительницей?

Мои слова прозвучали совершенно безобидно, но Арно пронзительно посмотрел на меня. Заинтересовался, откуда я узнал, но расспрашивать не стал. Вынул трубку из кармана рубашки и принялся набивать.

— Когда мы познакомились, Мари работала учительницей, это правда. Вскоре бросила школу — для нее хватало дел и здесь.

— Но все-таки обучала Матильду?

Своим вопросом я заслужил еще один косой взгляд.

— Сама захотела. Английский, немецкий, итальянский — считала, что все это понадобится дочери. Особенно итальянский. Благодаря тамошней культуре. — Он презрительно усмехнулся. — Какая может быть культура на ферме? Никакой. Она это быстро усвоила.

Арно крепко стиснул зубами мундштук трубки. Я не заметил в нем ни намека на любовь или сострадание. Вспомнил свадебную фотографию в пустующей спальне, и мне стало жаль ту женщину. Я кивнул на снимок его жены и дочери.

— Сколько лет здесь Матильде?

— Десять или одиннадцать. Снимались перед тем, как Мари заболела. — Арно вынул трубку изо рта и, словно обвиняя, ткнул в мою сторону мундштуком. Из чашки трубки к потолку вился голубоватый дым, наполняя гостиную густым, сладковатым запахом. — Ты и об этом знаешь?

— Слышал, что она умерла.

— Умерла. Какой-то изнуряющий упадок сил. Последние полгода не вставала с кровати. Мне же приходилось заправлять фермой, имея на руках инвалида-жену и двух маленьких дочерей. Врачи говорили: может быть, это, может быть, то, но так и не назвали причину. Не удивительно, что вылечить они ее не сумели, раз не знали, от чего лечить. Назойливые проходимцы!

Арно сердито опрокинул в рот остатки коньяка и встал. Не спрашивая, взял у меня стакан и шагнул к бюро.