Рассуждая об этих рёбрах, я не могу вновь не испытывать изумления по поводу того обстоятельства, неоднократно уже упоминавшегося в этой книге, что скелет кита далеко не соответствует своими очертаниями его живому туловищу. Самое длинное ребро в транковском скелете приходилось при жизни на самый толстый участок облачённой плотью китовой туши. Туша этого кита имела в указанном месте, должно быть, не менее шестнадцати футов толщины, в то время как соответствующее ребро – лишь восемь с небольшим. Стало быть, величина ребра только наполовину отражала здесь истинную величину живого туловища. А дальше, там, где я видел теперь перед собой лишь голый хребет, прежде всё было обернуто покровами из многих тонн плоти, мускулов, крови и внутренностей. Ещё дальше я видел на месте широких плавников две беспорядочные кучки белых суставов; а там, где находились некогда массивные и величественные, но бескостные хвостовые лопасти, – ничего, пустое место!
Как же безнадёжно и глупо со стороны робкого, неискушённого человека, подумал я, пытаться постичь этого чудесного кита посредством разглядывания его мёртвого, куцего остова, лежащего в этой мирной роще. Нет. Только в гуще смертельных опасностей; только в водовороте, поднятом яростными ударами его хвоста; только в море, бездонном, безбрежном, можно познать живую истину о великом ките во всём великолепии его облачения.
Перейдём, однако, к спинному хребту. Чтобы представить его наиболее наглядным способом, лучше всего будет, если мы при помощи подъёмного крана взгромоздим все позвонки стоймя один на другой. Дело это не слишком-то скорое. Но теперь, когда всё готово, оказывается, что он сильно смахивает на Александрийский столп Помпея[304]
.В нём в общей сложности сорок с лишним позвонков, не сцепленных между собою. Они лежат в скелете, точно огромные, грубо тёсанные блоки каменной кладки, образующие суровые линии готического шпиля. Самый большой позвонок – в среднем отделе – имеет без малого три фута в ширину и более четырёх в высоту. Самый маленький – в том месте, где хребет, сужаясь, переходит в хвост, – насчитывает в высоту только два дюйма и кажется белым биллиардным шаром. Мне говорили, что там были позвонки ещё поменьше этих, да только их порастеряли сорванцы-каннибалята, детишки жрецов, растащившие их для своих игр вместо мраморных шариков. Так видим мы, что даже хребет грандиознейшей из живых тварей сходит под конец на нет и кончается детскими игрушками.
Глава CIV. Ископаемый кит
Огромная китовая туша представляет собой благородный объект для всяких распространений, преувеличений и широких сопоставлений. Как ни жмись, её всё равно не сократишь. Кит по праву может требовать, чтобы о нём трактовали лишь в роскошных томах in Folio. Чтобы не проходить снова все его погонные сажени от дыхала до хвоста и многие ярды в обхвате его поясницы, достаточно представить себе только гигантские завитки его кишок, целыми бухтами лежащие в нём, точно толстые канаты и швартовы, сложенные на нижней палубе линейного корабля.
Раз уже я взялся управляться с Левиафаном, мне надлежит теперь проявить в этом деле исчерпывающее всеведение, не опустив ни единого микроскопического зародыша в его крови и вымотав из него всё до последнего витка кишок. Но я уже описал его во всём современном своеобразии его повадок и его строения, и теперь мне остаётся только возвеличить его с археологической, ископаемой, допотопной точки зрения. В применении не к левиафану, а к любому другому существу – к муравью или блохе, например, – эти торжественные эпитеты могли бы показаться излишне высокопарными. Но когда речь идёт о Левиафане, всё в корне меняется. С каким удовольствием пошёл бы я на это смелое дело, сгибаясь под тяжестью весомейших слов лексикона. Тут, кстати, следует сказать, что всякий раз, как мои исследования приводили к необходимости проконсультироваться со словарём, я неизменно пользовался огромным томом Джонсона in Quarto, купленным мною специально для этой цели, потому что необычайные размеры особы знаменитого лексикографа сделали его наиболее достойным человеком для составления словаря, которым мог бы пользоваться автор, имеющий, подобно мне, дело с китами.