Моби Дик, или Белый Кит

Ахав и вся команда его вельбота спали; бодрствовал один только парс; он сидел, поджав ноги, на носу и следил за призрачной игрой акул, которые извивались вокруг кита, постукивая хвостами по тонким кедровым бортам. А в воздухе трепетал какой-то лёгкий звук, словно стонали легионы непрощенных призраков Гоморры над Асфальтовым морем[320].

Ахав вздрогнул и очнулся от своей дремоты; лицом к лицу напротив него сидел парс. Схваченные обручем ночной тьмы, они казались последними людьми на залитой потопом планете.

– Опять мне снилось это, – промолвил он.

– Катафалк? Разве не говорил я тебе, старик, что не будет у тебя ни катафалка, ни гроба?

– Да и бывают ли катафалки у тех, кто умирает в море?

– Но я говорил тебе, старик, что прежде, чем ты сможешь умереть в этом плавании, ты должен увидеть на море два катафалка; один – сооружённый нечеловеческими руками; а видимая древесина второго должна быть произросшей в Америке.

– Так, так! странное это зрелище, парс, – катафалк с плюмажем плывёт по океану, а волны-плакальщицы катятся вслед. Ха! нет уж, такое зрелище мы увидим не скоро.

– Можешь верить, можешь не верить, но ты не умрёшь, покуда не увидишь его, старик.

– А что там говорилось насчёт тебя, парс?

– Даже в твой последний час я всё же отправлюсь впереди тебя твоим лоцманом.

– И когда ты так отправишься впереди меня, – если это когда-нибудь случится, – тогда, прежде чем я смогу последовать за тобой, ты снова должен будешь явиться мне, чтобы вести меня? Так? Ну что ж, если бы я верил всему этому, о мой лоцман и кормчий! тут видел бы я два залога того, что я ещё убью Моби Дика и сам останусь жить.

– Вот тебе и ещё один залог, старик, – проговорил парс, и глаза его вспыхнули, точно светляки в ночи. – Только пенька может причинить тебе смерть.

– Виселица, хочешь ты сказать. В таком случае я бессмертен на суше и на море! – язвительно расхохотался Ахав. – Бессмертен на суше и на море!

Потом оба они разом замолчали. Подкралась серая заря, гребцы, спавшие на дне лодки, поднялись, и ещё до полудня забитый кит был доставлен к борту «Пекода».

Глава CXVIII. Квадрант

Промысловый сезон на экваторе приближался; и всякий раз, как Ахав выходил из каюты и задирал голову, бдительный рулевой тут же начинал перебирать рукоятки штурвала, матросы со всех ног бросались к фалам и стояли там, повернув взоры к прибитому дублону, в нетерпении ожидая команды лечь на курс к экватору. Наконец прозвучала долгожданная команда. Дело близилось к полудню; Ахав сидел на носу своего высоко подвешенного вельбота и готовился, как обычно, начать наблюдение за солнцем, чтобы определить его высоту.

Летние дни в японских водах подобны потокам лучезарного света. Ослепительно яркое японское солнце кажется пламенеющим фокусом безмерно огромного зажигательного стекла – стеклянистого океана. Небо блестит, как лакированное; на нём ни единого облачка; горизонт переливается; и вся эта нагота бесконечного сияния – точно непереносимый блеск божьего трона. Хорошо ещё, что квадрант Ахава был снабжён цветными стёклами, чтобы глядеть сквозь них на солнечный костёр. Так он сидел несколько минут, покачиваясь в лад с кораблём и держа перед глазами свой астрологический инструмент, и ждал того единственного мгновенья, когда солнце займёт своё единственное место на меридиане. А между тем как всё его внимание было поглощено этим занятием, на палубе, внизу под ним, стоял на коленях парс и, как и капитан, подняв лицо к небу, глядел на то же самое солнце; только глаза его были наполовину прикрыты веками, и дикое лицо казалось землисто-бесстрастным. Наконец необходимые наблюдения были проделаны; и, чёркая карандашом на своей костяной ноге, Ахав скоро вычислил точную широту, на какой он находился в то мгновение. Потом, помолчав немного, он снова поглядел на солнце и пробормотал:

– О ты, светлый маяк! ты, всемогущий, всевидящий кормчий! ты говоришь мне правду о том, где я нахожусь, но можешь ли ты хоть отдалённым намёком предсказать мне, где я буду завтра? Или сообщить мне, где находится в этот самый миг другое существо, не я? Где сейчас Моби Дик? В это мгновение ты, быть может, глядишь на него. Вот эти глаза мои вперились прямо в твой глаз, что даже сейчас видит его; в тот глаз, что точно так же видит сейчас неведомые предметы с той – недоступной – твоей стороны, о солнце!

Затем он поглядел на свой квадрант и, перебирая пальцами его многочисленные кабалистические приспособления, снова задумчиво проговорил: