Скалистые островки, вроде тех, мимо которых проходил ночью «Пекод», служат обычно убежищем для небольших тюленьих стад, и, вероятно, несколько молодых тюленей, потерявших маток, или матки, потерявшие своих детёнышей, всплыли ночью возле корабля и некоторое время держались поблизости, издавая вопли и рыдания, которые так похожи на человеческие. Но такое объяснение только усугубило смятение команды, потому что многие мореплаватели испытывают перед тюленями суеверный страх, порождённый не только тем, что, попав в беду, они кричат какими-то удивительными голосами, но также ещё и странным человеческим выражением их круглых, сообразительных физиономий, выглядывающих из воды у самых бортов корабля. Много раз случалось, что тюленей в море принимали за людей.
Дурным предчувствиям команды суждено было получить в то утро наглядное подтверждение в судьбе одного из матросов. Человек этот на восходе солнца выкарабкался из своей койки и, не очухавшись, прямёхонько отправился стоять дозором на форсалинге; и, может быть, он просто не успел ещё проснуться как следует (потому что матросы часто лезут на мачты в промежуточном между сном и бодрствованием состоянии), трудно сказать, но, как бы то ни было, не пробыл он на своём насесте и нескольких минут, как вдруг раздался крик – крик и звук падения, – и, взглянув наверх, люди успели заметить, как что-то пронеслось в воздухе, а поглядев вниз, увидели только маленький фонтанчик белых пузырьков на синей глади моря.
Тотчас же спасательный буй – длинный, узкий ящик – был спущен с кормы, где он висел, послушный мудрёной пружине, но из волны не поднялась рука, чтобы ухватиться за него, и он, давно рассохшийся под лучами тропического солнца, стал медленно наполняться водой; даже сама высушенная древесина всеми порами впитывала влагу, и вот уже большой деревянный ящик, обитый гвоздями и стянутый железными ободьями, ушёл на дно вслед за человеком, словно бы для того, чтобы служить ему там подушкой, хоть, надо сознаться, довольно жёсткой.
Так случилось, что первый же матрос, поднявшийся на мачту «Пекода», чтобы высматривать Белого Кита в его же, Белого Кита, собственных владениях, был поглощён океанской пучиной. Но мало кто на борту подумал об этом. Пожалуй, на «Пекоде» скорее обрадовались тогда доброму знаку: в этом несчастье они видели не провозвестие предстоящих бедствий, но осуществление прежних дурных предзнаменований. Теперь-то понятно, говорили матросы, к чему были эти страшные вопли, которые они слышали накануне ночью. Один только старик с острова Мэн опять покачал головой.
Однако нужно было заменить пропавший буй новым; заняться этим приказано было Старбеку; но, поскольку на борту не удалось найти подходящего лёгкого ящика и поскольку, в лихорадочном нетерпении дожидаясь близкой развязки, никто из матросов не в состоянии был заняться ничем, кроме непосредственной подготовки к последнему, конечному этапу плавания, что бы он им ни сулил, решено уже было оставить корабельную корму без спасательного буя, как вдруг на шканцах появился Квикег и стал делать жесты и издавать возгласы, всячески давая понять, что имеет в виду свой гроб.
– Спасательный буй из гроба? – воскликнул потрясённый Старбек.
– Да, диковато, я бы сказал, – согласился Стабб.
– Отличный буй получится, – сказал Фласк, – вот плотник мигом всё сделает.
– Неси его сюда; всё равно другого выхода нет, – уныло помолчав, проговорил Старбек. – Оборудовать его, плотник; да не гляди ты на меня так – да, да, оборудовать гроб. Ты что, не слышишь, что ли?
– И крышку прибить, сэр? – плотник показал рукой, как забивают гвозди.
– Прибить.
– И щели законопатить, сэр? – он провёл ладонью, словно держал в руке лебезу.
– Да.
– А поверх ещё и засмолить, сэр? – и он словно поднял котелок с дёгтем.
– Довольно! Что это пришло тебе в голову? Оборудовать спасательный буй из гроба – и никаких разговоров. Мистер Стабб, мистер Фласк, пройдёмте со мной на бак.