Моби Дик, или Белый Кит

— Весла, весла на воду! Навались! Вон, вон они!

Если вы не моряк, вы не увидели бы в тот миг никаких китов, ни малейших признаков хоть единой рыбешки — ничего, кроме вспенившейся беловато-зеленой воды, а над ней легких и редких облачков пара, которые расплывались, относимые в сторону ветром, точно спутанные снопы брызг, сорванных с катящихся пенных валов. Внезапно воздух вокруг задрожал, заколыхался, словно над сильно нагретой железной плитой. Под этими атмосферными волнами и вихрями, скрытые тонким водяным слоем, плыли киты. Выдыхаемые ими облачка пара, заметные раньше, чем все другие признаки, служат как бы герольдами и провозвестниками их появления.

Все четыре вельбота шли теперь полным ходом к тому месту, где воздух и вода были охвачены одинаковым волнением. Но его не так-то просто было настичь; все вперед и вперед летела масса пузырьков и пены, словно уносимая в долину стремительным горным потоком.

— Жмите, жмите, ребята, — твердил своей команде Старбек самым тихим, но самым напряженным шепотом, а острый, твердый взгляд его глаз летел прямо впереди лодки, словно то были две вытянутые стрелки двух надежнейших судовых компасов. Он почти ничего не говорил своим людям, и они ничего не говорили ему. Молчание в шлюпке нарушал по временам лишь его пронзительный шепот, звучавший то резкой командой, то ласковой просьбой.

Совсем не так было в вельботе шумливого коротышки Водореза.

— А ну, гаркнем разок, братишки! Жми да шуми, громовержцы мои! Рванем и посадим лодку прямо на их черные спины, ребята; только вынесите меня к ним, и я отдаю вам свою ферму на Вайньярде, молодцы мои, вместе с женой и ребятишками. Бей, бей, колоти! О господи-владыко! Да я сейчас с ума сойду! Вон, вон она, белая вода! — И с криками он стащил с головы шляпу, швырнул ее себе под ноги, истоптал, а затем, подобрав, запустил далеко в волны и под конец стал брыкаться и метаться у себя на корме, словно ошалевший жеребчик-стригунок в прериях.

— Поглядеть только на этого парня, — философически протянул Стабб, который следовал за ним на коротком расстоянии, так и зажав между зубами свою незажженную трубку. — Да с ним удар, что ли, с этим Фласком?

— Удар? Верно, покажем-ка им удар! Ударим по ним хорошенько! Веселей, веселей, дети мои! Сегодня пудинг на ужин. Веселей! Навались, детки! Навались, сосунки! Навались разом! Эй, какого черта вы заторопились? Тише, тише и ровней, ребята. Вы только жмите как следует, больше ничего не требуется. Хребты переломить, ножи перекусить — вот и все ваше дело. Полегче, полегче, говорю, полегче, пусть у вас печенка лопнет!

Но те слова, которые загадочный Ахав говорил своей тигрово-желтой команде, эти слова мы лучше опустим здесь; ведь вы живете, греясь в благословенных лучах евангелических широт. Только нечестивые акулы в буйных волнах отваживались прислушаться к тому, что произносил Ахав, когда с грозовым челом, кровавым, убийственным взором и со спекшимися в пене губами он устремлялся за своей добычей.

А вельботы все неслись вперед. Время от времени Фласк принимался твердить о «вон том ките», подразумевая под ним вымышленное животное, которое якобы плыло под самым носом его вельбота и, как он утверждал, дразнило его своим хвостом, и слова эти были так убедительны, возбуждение так правдоподобно, что люди его то и дело в страхе озирались, чтобы своими глазами увидеть наконец морское чудовище. А это уже шло вразрез с правилами, ведь гребец должен законопатить себе глаза и вбить себе клин в шею, ибо морские обычаи требуют, чтобы в столь критические минуты у гребцов не было иных органов чувств, кроме ушей, и иных частей тела, кроме рук.

То было чудесное, жуткое зрелище! Грандиозные валы всемогущего океана, нарастающий, гулкий вой, который они издавали, прокатываясь под восьмью бортами, точно гигантские игральные мячи, катящиеся по бескрайнему лугу; краткий миг агонии, когда вельбот замирал, воздевши нос к небесам, на остром, как лезвие, гребне, который вот-вот, казалось, перережет киль пополам; внезапное, глубокое падение на дно водяных долин и ущелий; отчаянный из последних сил взлет на вершину следующего холма; безудержное, стремительное скольжение по его склону — все это вместе с возгласами рулевых и гарпунеров и прерывистым, громким дыханием гребцов, вместе со сказочным, белеющим китовой костью «Пекодом», который шел прямо на вельботы, распустив паруса, словно переполошившаяся наседка, бегущая к своему выводку, — все это было дивно, захватывающе. Ни новобранец, прямо из объятий жены попавший в лихорадочное пламя первого боя, ни душа мертвеца, впервые столкнувшаяся с неведомыми призраками потустороннего мира, — никто не испытывает более сильных и более необычных ощущений, чем человек, впервые очутившийся гребцом на вельботе, который врывается в заколдованный пенный круг, скрывающий кашалота.