Все, что он сказал мне, вызвало у меня не гордость от важности моей миссии, а страдание, не меньшее, чем причинил мне когда-то первый вонзившийся в меня гарпун. Теперь у меня в теле было много гарпунов.
Я стал спать все меньше, чувствовал усталость от того, что раз за разом выходил из пролива в море и отвлекал китобоев. По ночам в дремоте я томился по тому дню, когда умрет последний из лафкенче.
Но ход событий ускорился. Однажды ночью во время отлива, при полной луне на безоблачном небе, меня вывел из дремоты крик: «Тремпулькаве!» Едва четыре старые самки отплыли в сторону острова, неся тело мертвого человека, я заметил два корабля, один у входа в пролив, а другой у выхода из него.
Я ринулся к кораблю у входа в пролив, потому что течение придавало ему бо́льшую скорость, чем второму. К этому первому кораблю я подплыл, когда китобои уже спустили на воду три лодки с четырьмя гребцами и гарпунером в каждой. Полная луна освещала спины четырех старых самок.
Я нырнул и поднялся на поверхность между двумя лодками. Один гарпун угодил рядом с моим глазом, другой воткнулся в спину. Я почувствовал запах собственной крови. Я разбил на куски ударами хвоста две лодки и прихлопнул моряков из них. Вновь нырнув и вынырнув, чтобы расправиться и с третьей лодкой, я испытал ужас и ярость.
С корабля, замыкавшего выход из пролива, тоже спустили несколько шлюпок. Одна из них уже возвращалась, таща за собой старую самку, которой смертоносный гарпун попал в середину головы. Две из трех оставшихся самок извивались от боли из-за гарпунов, ранивших их в спины, а последняя, тоже раненая, старалась добраться до острова, чтобы закончить то, что должна была сделать.
Тогда я понял, что совершил ошибку. Я подвел свой род, подвел лафкенче, старых китовых самок и всех морских существ. Мы никогда не отправимся в великое путешествие, мы навсегда останемся здесь, обреченные на то, чтобы спасаться от алчности людей и мигрировать с одного конца океана на другой в поисках безопасности.
Я погрузился в неведомое прежде море, море ненависти.
В его пучине из-под свода моего черепа раздался самый мощный щелчок, колыхнувший воду и ударной волной оглушивший рыб, моллюсков и раков, всех подводных обитателей. Я устремился на китобоев.
Ничего не значила боль от гарпунов, вонзившихся в меня, едва я поднялся на поверхность. Я разламывал лодки одну за другой. Моряки кричали, цепляясь за их куски, но во мне не было жалости. Глухой к стонам и призывам на помощь, к просьбам о пощаде, я не допустил, чтобы хотя бы один из них удержался на плаву. Одних я давил ударами хвоста, других хватал челюстями и тянул вниз, пока не слышал хруст костей под водой. Потом, заново наполнив легкие воздухом ненависти, я нырнул и метнулся прямо на корабль.
При первом столкновении я протаранил головой борт корабля, в пробоину хлынула вода. Второй удар я нанес в подводную часть судна и проломил дыру еще больше. Корабль накренился, с одного борта люди падали в море, с другого бросали на воду свою последнюю лодку.
От третьего удара моей головы наклонились мачты, и паруса коснулись волн. Судно начало тонуть. Я нырнул и поспешил к другому кораблю. На поверхность я выскочил всем телом, свет полной луны сверкнул на гарпунах, торчавших из меня. Падая на один из бортов судна, я увидел людей на палубе.
Они жались друг к другу в ужасе от того, что предстало их глазам. Там, на палубе, не было китов – только тела четырех старух, голые, окровавленные, прикрытые длинными седыми волосами…
Я вернулся к остаткам первого корабля, когда они были уже почти поглощены морем, и перебил хвостом всех выживших, еще цеплявшихся за обломки. И корабль полностью исчез среди волн.
Лодка, которую успели спустить с его борта, удалялась, люди гребли с отчаянными усилиями, и я позволил им бежать. Другой корабль уходил на всех парусах в противоположном направлении.
Я в последний раз миновал пролив между берегом и островом Моча. В молчании на меня смотрели лафкенче, собравшиеся у кромки волн. Им уже никогда не кричать: «Тремпулькаве!» – чтобы старые самки отнесли тело одного из них на остров, в «нгил ченмайве», туда, где должны были встретиться все, чтобы отправиться в великое путешествие – путешествие, которого не будет.
С девятью гарпунами в спине я поплыл в открытое море искать другие китобойные суда, потому что я, великий кашалот лунного цвета, которого люди, дрожа от страха, называют Моча Дик, отправился за ними.
Я – проклятие, которое будет преследовать их без передышки.
Я – сила тех, кому больше нечего терять.
Я – неумолимое правосудие морей.
Много историй рассказывают в Южном полушарии.
Рассказывают, что в Тихом океане, на чилийском побережье, напротив острова Моча 20 ноября 1820 года великий белый кашалот напал на судно китобоев «Эссекс» и потопил его. Это судно вышло из порта Нантакета в Северной Атлантике пятнадцатью месяцами раньше.
Рассказывают, что огромный белый кашалот атаковал корабль, потому что китобои убили самку кита и ее детеныша.