Мобильник (черновик перевода)

Его старый дом (дом, в котором Джонни и Шарон жили, когда прошел Импульс), находился на Ливери-лейн, в двух кварталах севернее неработающего светофора, который считался географическим центром Кент-Понда. Такие дома в риэлтерских объявлениях обычно называли «ступенькой на пути наверх» или «домом для молодоженов». Клай и Шарон шутили (до того, как разъехались), что этот «дом для молодоженов», скорее всего, станет для них и «домом пенсионеров». А когда Шарон забеременела, они говорили о том, что назовут ребенка Оливия, если родится девочка. «На Ливери-лейн, – сказала она, – они могут родить только Ливви». Как же они тогда смеялись.

Клай, Том и Джордан (бледный Джордан, задумчиво-молчаливый Джордан, который теперь обычно реагировал на вопрос, если он задавался ему второй, а то и третий раз) прибыли на перекресток Главной улицы и Ливери-лейн сразу после полуночи ветреной ночи второй недели октября. Клай диким взглядом уставился на знак «Стоп» у выезда с улицы, на которой последние четыре месяца он бывал только гостем. Знак марала нанесенная спреем надпись «АТОМНАЯ ЭНЕРГИЯ», как и до его отъезда в Бостон. СТОП… АТОМНАЯ ЭНЕРГИЯ. СТОП… АТОМНАЯ ЭНЕРГИЯ. Он не мог понять смысла. Значение понимал, тут вопросов не было, чье-то умное политическое заявление (если бы он обошел город, то, наверное, обнаружил бы такую же надпись на всех знаках «СТОП», даже в соседних городах, скажем, Спрингвейле и Эктоне), но совершенно не понимал, как смысл мог остаться прежним, если мир совершенно переменился. У Клая возникло ощущение: если он будет долго и пристально смотреть на знак, «СТОП… АТОМНАЯ ЭНЕРГИЯ», то в нем откроется портал, тоннель-во-времени, как в научно-фантастических романах, и по этому тоннелю он попадет в прошлое, где все будет, как и раньше. Без Импульса и его последствий.

– Клай? – позвал Том. – Ты в порядке?

– Это моя улица, – ответил Клай, словно его слова все объясняли, а потом, не отдавая себе отчета в том, что делает, побежал.

Ливери-лейн была тупиком, как и все улицы на этой стороне города. Поднималась от Главной и другим концом упиралась в Кентский Холм, который на самом деле был изъеденной ветром и солнцем горой. Дубы кронами смыкались над улицей, поэтому что тротуар, что проезжую часть устилала опавшая листва, которая хрустела под ногами. Хватало на улице и автомобилей, два из которых столкнулись лоб в лоб, их радиаторные решетки слились в металлическом поцелуе.

– Куда он побежал? – послышался позади голос Джордана. Клаю стало дурно от страха, который звучал в голосе, но он не мог остановиться.

– Все нормально, – ответил мальчику Том. – Пусть бежит.

Клай лавировал между брошенных автомобилей, луч фонаря мельтешил впереди. После очередного зигзага луч этот уперся в лицо мистера Кретски. Мистер Кретски всегда давал Джонни леденец, когда того приводили к нему стричься. Джонни еще был Джонни-малышом, который кричал: «Это меня! Это меня!» – если в доме звонил телефон. Мистер Кретски лежал на тротуаре перед своим домом, наполовину заваленный опавшими дубовыми листьями, а нос у него отъели.

«Я не найду их мертвыми, – эта мысль билась в голове, снова и снова. – Тем более, после Алисы. Я не найду их мертвыми, – а потом пришла другая мысль, жуткая (но в критические моменты его разум всегда говорил правду). – Если уж суждено найти мертвым кого-то из них… пусть это будет она».

Их дом был последним по левую руку («последний левый», о чем раньше он всегда напоминал Шарон, обязательно с идиотским смешком, даже после того, как шутка приелась), и подъездная дорожка упиралась в отремонтированный гараж, в котором едва хватало места на один автомобиль. Он побежал по подъездной дорожке, разбрасывая листву, чувствуя, как закололо в боку, как во рту появился неприятный медный привкус, как перехватывает дыхание. Поднял фонарик и направил его в гараж.

Пусто. Вопрос в том, хорошо это или плохо?

Повернувшись, увидел как пляшущие лучи фонарей Тома и Джордана движутся к нему, и направил свой на дверь черного хода. От увиденного сердце запрыгнуло аж в горло. Он взбежал по трем ступенькам на крыльцо, споткнулся и чуть не пробил рукой лицевую панель, пытаясь сорвать со стекла записку, приклеенную лишь полоской скотча. Если бы они пришли на час позже, может, даже на полчаса, безжалостный ночной ветер сорвал бы ее и унес за леса и поля. Клай мог бы убить жену за то, что она не потрудилась как следует закрепить записку, и такое разгильдяйство отличало ее во всем, да только…

Записку оставила не Шарон.

2

Джордан подошел к крыльцу, остановился у первой ступеньки, направил луч фонаря на Клая. Том спешил следом, тяжело дыша, сказывался подъем, при каждом шаге громко шуршал листьями. Поднял фонарик, направил на лице Клая, который застыл, словно пораженный громом.

– Я забыл про гребаный диабет ее матери, – и он протянул им записку, которую нашел на двери, приклеенную скотчем. Том и Джордан прочитали ее вместе:

«Папик!