Я поставил Skinny Bumblebee, но аудитория никак не отреагировала. Потом я поставил несколько более новых треков жанра прогрессив-хаус, все еще пытаясь проложить дорогу к веселому техно, но с каждой новой песней чувствовал антипатию рейверов, окатывавшую меня словно волной холодного тумана. Что мне было делать? Смотреть на веселую пластинку, которую играю, и притворяться, что не теряю и без того уже потерянную аудиторию? Я так устал. Джетлаг напоминал хищную птицу, которая сидела у меня на плече и откусывала куски от лица.
Я поставил одну из своих песен, Go. Трек узнали и вяло похлопали, и на этом все. Я проиграл зрителей кетамину, темному свету и морю непроницаемого тумана. Я решил сыграть один совсем веселый трек, чтобы проверить, смогу ли пробить их непроницаемый панцирь. После Go я поставил Playing with Knives от Bizarre Inc., и эксперимент закончился полным провалом. Никакой эйфории, никакого возбуждения – вообще никакой реакции. Просто наркотическая апатия к устаревшему диджею, который играл устаревшую рейв-песню.
В кабинку зашел Карлос, он же Соул Слингер.
– Эй, не хочешь закончить пораньше? – спросил он. Я отыграл всего тридцать пять минут из часового сета. Непонятно было, чего в этом вопросе больше – грубости или желания помочь. Либо он сказал мне, что я полностью провалился перед восемьюстами накачанных наркотиками ребят (это я и без него понимал), либо давал мне возможность поскорее покончить с этой диджейской катастрофой. А может быть, Карлос хотел дать мне понять, что он и «НАСА» ушли далеко вперед?
– Эй, не хочешь закончить пораньше? – спросил он. Я отыграл всего тридцать пять минут из часового сета. Непонятно было, чего в этом вопросе больше – грубости или желания помочь.
Тьма в клубе появилась не случайно: ее создали и поддерживали. Пока я оплакивал гибель веселого техно, под которое все дружно вскидывают руки, все остальные, похоже, только радовались, что эпохе счастливых гимнов настал конец. Рейв-гимны годовой давности были моветоном для остальных диджеев из «НАСА», которые стали мрачными и утонченными. «Неужели мы когда-то обнимались и вскидывали руки? – словно спрашивали они. – Нет, конечно. Или, даже если мы по молодости и делали глупости, то сейчас все уже повзрослели и оставили наивность и веселость позади». Я почувствовал себя рейвовым эквивалентом товарища Троцкого, вымаранной из истории фигурой той эпохи, которой, по новым официальным данным, никогда не было.
Я отошел от вертушек и дал Карлосу поставить свою пластинку. Обычно, когда ты идешь диджеить, ты оставляешь последний трек предыдущего диджея играть, а потом постепенно переходишь от него к своему первому. Так и перерыва не делаешь, чтобы люди продолжали танцевать, и одновременно демонстрируешь уважение к коллеге. Через пятнадцать секунд после того, как я отошел от вертушек, Соул Слингер нажал «стоп» на Technics 1200, резко и неуклюже остановив веселье Playing with Knives.
Последовали две секунды мертвой тишины, а потом он поставил свою первую пластинку – какой-то мрачный джангл. Люди начали просыпаться. Кто-то из отдыхавших у стен рейверов вышел на танцпол и стал танцевать. Послышались даже радостные крики.
Ди-Би подошел ко мне и похлопал по плечу.
– Хреновый сет, Мо, – сказал он. Я печально и устало кивнул.
Я остался стоять позади Карлоса. Он поставил еще несколько джангл-треков, и аудитория с каждым из них все больше оживлялась. И внезапно я все понял: монохромные стробоскопы, мрачная и угловатая музыка, наркотики. Теперь это их мир. Меня вежливо терпели, но я – трезвенник-реликт из девяносто второго года. Или, может быть, даже девяносто первого.
Я посмотрел на вырубившихся рейверов. – Похоже, это уже на самом деле не моя сцена, – добавил я.
Направляясь к выходу, я зашел в будку осветителя, чтобы попрощаться со Скотто. Он приплясывал, управляя прожекторами и стробоскопами. Я похлопал его по плечу. Он оглянулся, увидел меня и отвернулся обратно к пульту. Я оглядел зал, пытаясь понять, действительно ли все присутствующие понимают, насколько я устарел. Но никто не обращал вообще никакого внимания ни на меня, ни на мою усталость, ни на мой позор. Я вышел через черный ход клуба на Лейт-стрит.
Дверь закрылась за мной, и мир внезапно стал абсолютно тихим. Трибека была безлюдным местом, особенно после полуночи в пятницу. Я хотел попрощаться с Гейбом – мне показалось, что он тоже выглядел грустным. Я обошел вокруг клуба; рейверы уже перестали кататься на скейтах и либо сидели, либо спали прямо на тротуаре. Одна парочка обжималась, прислонившись к чьей-то пустой машине. Парень засунул руку девушке под футболку, но никто из них не двигался и не выглядел особенно возбужденным.
Гейб стоял у входа.
– Уже отыграл? – удивился он. – Я думал, ты заканчиваешь в два.