На этот раз я уснула вместе с ним.
В тайную комнату в этот день мы так и не сходили.
Воскресенье было бессмысленно-счастливым днем. О нем даже нечего рассказать. Таких едва наберется три за всю мою жизнь. Мы ели, совокуплялись, гуляли в парке.
Вернее, этот день был бы счастливым, если бы каждую минуту я не думала о том, что он уйдет.
Легко найдет себе юную модель и уйдет. Среди моделей попадаются довольно умные девушки.
Чем плоха я? Да ничем. Просто ушли же от меня Петров и Джоел. Уйдет и Глеб. Это очевидно. И я этого не переживу.
Но я поступлю хитро. Я уйду сама. Придумаю что-нибудь и уйду. Только позволю себе этот счастливый день. Один день.
А завтра он все равно улетит.
Вечером мы открыли тайную комнату. Глеб натащил туда свечей. Мы сидели на полу, потому что мебели там не было. Пили коньяк. Глеб показал мне обувь. Попросил перечистить все, пока он будет в отъезде. Некоторые туфли были включены в коллекцию, потому что являлись, по мнению Глеба, произведениями искусства. Другая часть принадлежала любимым или великим женщинам. Например, у него хранились разношенные мокасины Элизабет Тейлор. Очевидно, она носила их не в лучшие времена.
В эту категорию попали и мои Lagerfeld’ы.
Потом Глеб показал наряды Вероники. Прокомментировал каждый. Когда был надет впервые, по какому случаю. Кто модельер, кто конструктор. У него есть целая картотека советских модельеров. Многих он знает лично.
Попросил примерить шляпы, коробки с которыми накануне почудились мне жутко зловещими. Это были просто шляпы. Красивые. Но ни одна из них мне не подошла. Голова Вероники была на два размера меньше моей.
И наконец, третий шкаф. Я не успела заглянуть в него в прошлый раз.
Там висело всего три платья. Два из них я не только видела, но даже надевала. Третье представляло собой огромную кипу черного шелка. Настоящий Christobal Balenciaga 1950 года. Его кроила мать Пако Рабанна, видная испанская коммунистка, приезжавшая в Москву на встречу со Сталиным. Более красивого и современного платья я не видела никогда. Оно рождало массу ассоциаций и чувств. В нем не было ни маскирующей отсутствие вкуса минималистской скудности, ни тупого бордельного гламура, которые царят в моде сегодняшнего дня. По-настоящему королевское платье. От его великолепия оставалось только жмуриться, несмотря на то что оно было черным. Трудно придумать повод, по которому его можно надеть. Похороны злейшего врага. Награждение «Оскаром» главной конкурентки. Больше всего меня поразило то, что оно сшито вручную. Без участия машин, механизмов и прикованных к рабочим местам китайских детей.
Оно было живое. И оно было мое. На один день. На сегодня.
С трепетом я надела его. Платье приняло мое благодарное восхищение и село так, как можно только мечтать.
– Если завтра мой самолет упадет, последнее, что я вспомню, будет эта божественная красота. Ты и Balenciaga. После этого зрелища Армани и Кензо кажутся провинциальными портняжками. Ну все, снимай. Пошли.
Он потянул меня в спальню.
И прекрасный бездумный день продолжился.
А потом наступил вечер.
Но кончился и он.
Перед сном мы сделали это снова. Но ни он, ни я не знали, что этот раз станет последним. Я думала, что последний раз будет утром, перед отъездом.
Я поставила будильник, чтобы проводить Глеба.
Глава 21
Но он решил по-своему. Выключил мой будильник и уехал, пока я спала.
Я нашла записку.
Я собралась и поехала к Вере. Оля ходила по дому в черном платке и с четками в руках. Верины уговоры возымели действие, и девочка согласилась закончить институт. Все неучебное время она проводила в церкви, где делала всякую грязную работу. Но прибирать в собственной квартире не хотела.
Я сделала полную уборку и оставила Сергею записку с просьбой позвонить по поводу дальнейшей работы. Он позвонил позже, и мы договорились, что все останется по-прежнему, как при Вере.
Ночевала я у себя дома.
Во вторник поехала к Глебу и сделала уборку у него. Съездила помыла его «порше». Шубу брать не стала, а новую обувь все-таки взяла себе.