Мода и гении: Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Визит к горнякам закончился торжественным обедом в шахте, куда его опустили в специальной клети. Эстет продемонстрировал мускулистым парням свою физическую силу и умение много пить не пьянея. Он поднялся на поверхность лучшим другом американских шахтеров.

Своими красивыми словесами он вряд ли чему-нибудь научил горняков. Но они совершенно точно научили его. Их одежду, добротную, удобную, с некоторым даже рабочим шиком, король эстетов примерил и пришел к выводу, что она отлично подойдет современному мужчине, не знающему, что такое тяжелый труд. В следующих своих лекциях, посвященных украшению жилищ, он безжалостно критиковал скучный мужской городской костюм и, выдержав секундную паузу, неожиданно переходил к одежде шахтеров. Одобрительный гул в зале обычно сопровождал эту весьма удачную часть выступления.

«Во всех моих поездках по вашей стране, — говорил Уайльд, — единственными мужчинами, которые показались мне хорошо одетыми, были рудокопы в Западной Америке. Их широкополые шляпы, защищающие лица от солнца и дождей, их плащи, которые бесспорно являются лучшими образцами когда-либо придуманных драпировок, могут действительно вызвать восторг. Высокие сапоги их также разумны и практичны. Я даже заставил некоторых из них пообещать мне, что при возвращении в более людные центры европейской цивилизации они по-прежнему будут носить свой очаровательный костюм». Бурные аплодисменты в зале.

Хитрец Уайльд иногда пускал в ход чарующую лесть. Он воспевал красоту американок, сравнивал элегантную актрису Клару Моррис с француженкой Сарой Бернар, расхваливал местных поэтов и философов, часто упоминал талантливые экзерсисы художника Уистлера, американца по рождению и по независимому духу. Он находил прелестными некоторые города, а Сан-Франциско даже назвал Италией, «но без ее искусства».

Эстетический тур закончился столь же красиво, как и начался. Крупный делец и миллионер Сэмюэль Уорд устроил в Нью-Йорке торжественный прием в честь Уайльда и недавно приехавшей Лили Лэнгтри. Собрались сливки общества: самые красивые дамы и высокоинтеллектуальные господа. Поклонницы лектора надели особые вечерние платья в стиле нового Возрождения. И они чудесным образом гармонировали с ансамблем Лили Лэнгтри, выполненным в строгом соответствии с идеями короля эстетов.

Уайльду было приятно, что он стал автором новой тенденции в американской женской моде — костюмного эстетизма с британским акцентом. Появились дамские шляпки a la Уайльд или «Оскар», украшенные подсолнухами, бархатные лифы с отложными воротниками, голубые галстуки, а также песенки «Милый Оскар» и «Вальсы-незабудки Уайльда». Его снимки, сделанные известнейшим американским мастером Наполеоном Сарони, расхватывали юные щеголи — по фотографиям они воссоздавали костюм короля эстетов, хотя сам король так не любил последователей.

Турне изменило Уайльда. Он отбросил жеманство, пересмотрел многие из придуманных им в Англии поз, отредактировал костюм, убрал лишние детали и комичную театральность. Он оценил силу прессы, научился держать удар и парировать изящной шуткой рыночную грубость. Он понял, как владеть вниманием публики, и даже пробовал, не без успеха, влиять на ее вкусы.

Он придумал для будущих лекций новые максимы, уточнил термины, довел до пластического изящества некоторые идеи, в том числе опасные. Придумал, к примеру, изысканное определение идеала искусства: «Женская душа заключена в красоте так же, как мужская — в силе. Если бы обе могли соединиться в одном человеке, мы получили бы идеал искусства, о котором люди мечтают с тех пор, как оно существует». И о нем определенно мечтал Платон: отзвуки «Пира» ощущаются в этой дивной максиме Уайльда и во многих его лекциях.

Американские выступления прибавили ему веса в английских художественных кругах. О нем все меньше шутили и всё больше цитировали его афоризмы. Уайльд наконец понял, как важно быть серьезным. И эта новая роль ему очень понравилась. Понравилось и то, каким его изобразил живописец Уильям Фрит на полотне «Вернисаж в Королевской академии». Это уже не тот Уайльд, над которым потешался «Панч». Он занимает важное место в композиции, возвышается над чопорными британскими обывателями и почти равен премьер-министру Глад­стону.

Уайльд — единственный персонаж на этом полотне, окруженный плотным кольцом верных последовательниц — прекрасных дам в тех самых «неоренессансных» платьях, о которых он так много говорил. Фрит представил Уайльда таким, каким его видели американцы: в черном сюртуке, бархатном жилете, белой сорочке с отложным воротником, алым свободным галстуком, в атласном буржуазном цилиндре. От карикатурного короля эстетов 1880 года остались лишь лилия в петлице, длинные подвитые волосы и мечтательный взгляд.