Мода и гении: Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Первая повесть Стивена хорошо принята критикой, но ему все сложнее в Британии, его внешность вызывает неоднозначную реакцию, творить и публиковаться нелегко. И как раз в это время близкий друг Джонатан Брокетт советует переехать в либеральный веселый Париж, что Стивен и делает. Потом начинается война, Гордон в составе санитарного отряда отправляется на фронт, получает Военный крест за проявленный героизм и там же, на линии фронта, знакомится и влюб­ляется в медсестру Мэри Льюэллин. Чувство взаимно, но обречено. В то время и при тех обстоятельствах Стивен Гордон не может сделать возлюбленную по-настоящему счастливой. Он обманывает Мэри, делая вид, что влюбился в другую, и этим заставляет ее принять предложение о замужестве от уважаемого джентльмена. Роман заканчивается молитвой, почти криком Стивена: «Признай нас, Боже, перед всем миром! Дай нам право на существование!» Эти слова стали лозунгом современной ЛГБТИК-культуры.

В 1928 году, когда роман вышел в издательстве Джонатана Кейпа, его мгновенно окрестили «оскорбительным и неприличным», пресса подняла шумиху, и дело дошло до суда. То, что происходило в зале заседаний, напоминало разбирательство 1895 года о «непристойном поведении» Уайльда. Думаю, это даже льстило Редклифф-Холл, которая на глазах британцев и всего мира превращалась в мученика за любовь.

В ноябре 1928-го судья вынес вердикт: книга признана непристойной. Апелляция и письма влиятельных лиц не помогли. Сочинение запретили в Британии, но продолжали активно распродавать в США и Франции. Джон получила неплохой доход и международное имя. «Колодец одиночества» — до сих пор ее самый известный и читаемый роман.

Была у Редклифф-Холл еще одна общая с Уайльдом черта — дендизм. Но если писатель эпатировал костюмом ради самого эпатажа и банальной популярности, которую тот обеспечивал, Джон стала денди поневоле. С юности ее раздражали женские наряды, томно выгнутые корсеты, шелковые платья в мещанский цветочек, нелепые шляпы-подносы и длинные волосы, уложенные в стиле японской гейши. Она ненавидела всю эту приторную, обморочно-кружевную Прекрасную эпоху, которая заставляла ее мириться со своим (но чужим ей) женским полом и носить то, что считалось в ту эпоху приличным для молодой особы. Она мирилась, но лишь до того момента, пока была жива сама Belle Époque. В 1914 году разразилась Первая мировая, и старый мир скончался от апоплексического удара.

В 1918-м началась новая эпоха — джаза, секса, веселья, свободы, пусть даже мнимой. В середине 1920-х Джон придумала себе стиль, созвучный ее внутреннему миру. Современники назвали его «необычным женским дендизмом». Писатель сделала короткую стрижку «итонский кроп» (в парикмахерском зале универмага Harrod’s) с подбритым затылком и волнистыми прядями спереди. Ей, конечно, повезло: такими мальчишескими укладками баловались тогда многие девушки и дамы: «кропы» уменьшали возраст, и мужчины считали их very sexy.

В своих элегантных костюмах Джон сочетала мужской верх со стеснительно женским низом. У нее был отменный вкус. Британская точеная фигура позволяла оставаться изящной даже в твидовых куртках-норфолках, габардиновых плащах и муаровых смокингах. И она не казалась необычной, потому что эти вещи прочно вошли тогда в дамскую моду, полюбившую эксперименты с травестией. Были компании, производившие жакеты-смокинги, были фирмы, предлагавшие дамские охотничьи комплекты. Девушек, заигрывавших с брутальным стилем, считали тогда невероятно привлекательными.

Ни модницы, ни Джон не носили брюк: общество считало обрюченных дам непристойными, и в некоторых странах существовали законы, запрещавшие прекрасному полу появляться в брюках в публичных местах. Джон придумала компромисс. Со смокингом надевала юбку, украшенную атласными лампасами. На прогулку отправлялась в норфолке и разрешенных дамам твидовых бриджах. Так же поступали и некоторые другие аристократки, любившие легкий эпатаж.

Благодаря сохранившимся скрупулезным записям Уны известно, где именно Джон покупала вещи. Прогулочные комплекты приобретала в магазинах Gamages и Barkers. С середины 1920-х часто посещала Harrod’s и Weatherill’s. Маскарадные накидки, венецианские треуголки, кюлоты в стиле XVIII века и парики заказывала у Nathan’s, одной из лучших театральных мастерских, куда иногда заходил Уайльд на заре своей эстетической славы.

Подобно ему, Редклифф-Холл носила говорящие аксессуары, к примеру большой монокль в золотой оправе на черной шелковой ленте. Еще в начале 1900-х он стал символом сексуального раскрепощения, секретным знаком, по которому определяли друг друга поклонники «любви, не смеющей назвать себя». Другими любимыми вещицами Джона были перстень на мизинце и сережка в правом ухе.