Английский модельер Джон Гальяно буквально живет по «Заветам молодого поколения». В течение 15 лет работы в модном доме Dior он доказывал, что «скука — совершеннолетие серьезности». Его коллекции были буффонадами, бурлесками, напитанными юмором, сексом и декадансом самой высокой пробы. Гальяно предлагал модницам носить искусство. Себя, понятно, считал бесценным work of art и в конце показов Dior появлялся на подиуме в новом экстравагантном амплуа: флибустьера XVII века, испорченного маркиза эпохи Бурбонов, американского хиппи, парижского буржуа и гашишиста. В 2000 году он представил коллекцию, посвященную английскому декадансу и «Портрету Дориана Грея». По традиции в завершение шоу вышел сам в образе лорда Генри — в цилиндре, искусной визитной тройке, с зеленой гвоздикой в петлице. В личной библиотеке кутюрье были книги об Уайльде, которые легли в основу этой и некоторых других коллекций. Одна из них теперь в моем собрании.
Критики иногда ругали модельера за эти его уайльдовские качества — эксгибиционизм, эгоизм. И получали от Гальяно ответ — новый образ, новую изящную коду показа. Этим он воплощал афоризм: «Полюбить самого себя — вот начало романа, который продлится всю жизнь». В 2011 году за высказывания националистического характера Джона Гальяно уволили из Dior и парадоксальным образом из John Galliano. Но, кажется, он не слишком об этом жалел, просто потому, что «преступление никогда не бывает вульгарным, но вульгарность — всегда преступление». Понимая это, он, теперь арт-директор Maison Margiela, легко балансирует на грани между высоким искусством и китчем, талантливо избегая вульгарностей.
На современном британском телевидении главный уайльдианец — Стивен Фрай. Балагур и острослов, известный журналист, писатель, драматург, ведущий телеканала BBC. И еще он — артист. В начале 1990-х сыграл роль слуги Дживса в сериале «Дживс и Вустер» по мотивам романов Вудхауса. В изысканно одетом, статном и невероятно ироничном великане угадывались уайльдовские черты, не говоря об объективном внешнем сходстве Фрая с драматургом. Неудивительно, что режиссер Брайан Гилберт выбрал его на роль Уайльда в одноименном биографическом фильме 1997 года. Фрай сыграл писателя на пределе возможностей, аккуратно имитируя жесты, походку, речь. Несмотря на толику бутафорности, кино получилось удачным.
Актера избрали почетным попечителем Общества Оскара Уайльда. В этом качестве он много пишет и выступает. Не так давно его пригласили в Филадельфийский университет прочесть лекцию о драматурге. Фрай закончил ее в стиле Уайльда — красивой историей. Как-то раз он проезжал в такси мимо Эмпайр-стейт-билдинга в Нью-Йорке. И заметил, что рядом с этим величественным небоскребом все кажется выше — и дома, и прохожие. Но чем дальше Фрай отъезжал, тем выше становилось здание, росло буквально на глазах, а дома и люди вокруг быстро уменьшались и в конце концов превратились в лилипутов. «Точно так же с Оскаром Уайльдом, — подытожил Фрай. — Чем дальше он от нас, тем значительнее становится, а люди, его окружавшие, теперь кажутся нам ничтожными пигмеями». Кажется, лучше о драматурге никто не сказал.
ЮРИЙ АННЕНКОВ: РЕВОЛЮЦИЯ, МОДА, КИНО
Юрий Анненков.
Автопортрет с моноклем. 1950-е гг.
12 июля 1974 года в Париже на 86 году жизни скончался известный русский художник Юрий Павлович Анненков. На кладбище Баньё его тихо и торжественно похоронили. С моноклем в глазу. Такой была его последняя воля.
Супруга художника Мадлен, очень любящая и очень верная, сделала всё, как он завещал: Sans musiques, ni fanfares, ni sonneries. Ни музыки, ни фанфар, ни траурных рожков. Юрия Павловича некогда впечатлили похороны президента де Голля, и он, талантливый сценограф, решил, что все будет именно так.
И было так. Ни музыки, ни пафосных речей, ни бесполезных рыданий. Никаких чужих высокопоставленных лиц с траурным кое-как слепленным гримом. Только близкие, только друзья. Скромные венки, скромный гроб, строгий шерстяной костюм. И монокль в глазу.
Это был не старческий каприз и не жутковатое щегольство post mortem. Монокль был частью Анненкова-портретиста и Анненкова-модника, его всевидящим оком, которым он изучал прихотливые мелочи жизни и бесстыже разглядывал молоденьких ведетт в сочиненных им самим костюмах. Но раздевать ведетт ему нравилось больше.
АННЕНКОВ И МОНОКЛЬ
ЩЕГОЛЬ-ЭРОТОМАН
Кажется, Юрий Павлович не расставался с ним никогда. Он прогуливался со «стеклышком» по любимому Петербургу вдоль ночного полуобморочного Екатерининского канала и бойкого во все часы Невского. Он шлепал по заплеванной топотливой Сенной, на минутку забегал в дремотную Коломну, желтую, жухлую, в заплатанных фасадах и заплаканных ржавых крышах.
Он жадно пил пахучую жизнь, наслаждался колоритными персонажами, жирными буржуа, синепузыми кучерами, ватными торговками, пустозвонкими столичными офицериками, разрисованными дамочками. Он подмечал их жесты, словечки, ухмылочки. Наслаждался их кружевным слащавым мещанством.