Мода и гении. Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

У кафтана лейб-гвардии Семеновского полка интересная судьба. В 1763 году его вернули прежнему владельцу, Александру Талызину, успевшему за год получить чин гвардии поручика и стать камер-юнкером, обласканным двором и властью. Екатерина никогда не забывала тех, кто ей помог взобраться на трон. Позже кафтан хранился в семье Апраксиных, потомков Талызина. К его верхней петлице кто-то приколол забавную записку о том, что он был «надеван» Екатериной, когда она «ехала на правительство». Однако в конце XIX века записка исчезла, а вместе с ней и Андреевская лента. И в 1902 году последние представительницы рода, сестры Талызины, проживавшие в селе Денежникове, торжественно передали мундир славного предка в музей лейб-гвардии Семеновского полка. Во время Гражданской войны офицеры белой армии перевезли кафтан за границу. Гораздо позже его обнаружили в Польше и передали в собрание российского Государственного исторического музея.

***

В июне 1762 года, совершив переворот, Екатерина стала всеми признанной императрицей. Но даже в новом статусе она продолжала любить маскарады и шутливые переодевания. В начале 1763 года по-юношески резвилась на рождественских балах, доставляя себе, как и прежде, «минутку развлечения и веселья». На один из них отправилась в настоящем военном мундире, впрочем, неизвестно, какого именно полка. Заметно раздобревшей императрице сложно было выдавать себя за юношу-гвардейца (как она делала раньше). Поэтому на кафтан она накинула домино, чтобы скрыть дамские округлости фигуры.

Екатерине Алексеевне вполне удалось это перевоплощение, никто, даже самые близкие придворные, не догадались, кем был ловкий молодой человек в маске, плаще и мундире. Вдохновленная костюмным успехом, императрица осмелилась на большее — закрутила интригу с молодой особой. Об этом сообщила в «Записках»:

«Княжна (Анастасия Долгорукова. — О. Х.), прошед мимо, оглянулась. Я встала и пошла за ней; и паки пришли к танцевальному месту… Она оглянулась и спросила: „Маска, танцуешь ли?“ <…> я сказала, что танцую. Она подняла меня танцевать, и во время танца я подала ей руку, говоря: „Как я счастлив, что вы удостоили мне дать руку; я от удовольствия вне себя“. Я, оттанцевав, наклонилась так низко, что поцеловала у нее руку. Она покраснела и пошла от меня. Я опять обошла залу и встретилась с ней; она отвернулась, будто не видит. Я пошла за ней. Она, увидя меня, сказала: „Воля твоя, не знаю, кто ты таков“. На что я молвила: „Я ваш покорный слуга; употребите меня к чему хотите; вы сами увидите, как вы усердно услужены будете“. Усмехнувшись, она отвечала: „Ты весьма учтив, и голос приятный имеешь“. Я сказала: „Все сие припишите своей красоте“. На сие она мне говорила: „Неужели что я для вас хороша?“ „Беспримерна!“ — вскричала я. „Пожалуй, скажи, кто ты таков?“ <…> „Я ваш“. „Да, это все хорошо; да кто ты таков?“ <…> „Я вас люблю, обожаю; будьте ко мне склонны, я скажу, кто я таков“. „О, много требуешь; я тебя, друг мой, не знаю“. Тут паки кончился наш разговор; я пошла в другие комнаты, а княжна пошла со своей компанией».

История в духе рококо, а потому не стоит воспринимать ее слишком серьезно. Екатерина II была плоть от плоти века осьмнадцатого, в котором неожиданно брошенная шутка значила больше, чем увесистый теоретический трактат. Все вельможи шутили, все носили маски, имели самое галантное (согласно сценарию) обхождение и неплохо играли роли. Екатерина была актрисой самого сложного, политического жанра. Прекрасно разбиралась в театральном искусстве, обожала комедии и сочиняла пьесы. Кому, как не ей, было разыгрывать придворных, искусно водить дам за фарфоровые носики.

Судя по документам и мемуарам, императрица надевала мундир на маскарад всего несколько раз. Военный костюм должен был оставаться символом ее государственного служения, близости войскам, которые она, подобно Елизавете Петровне, баловала и которым щедро покровительствовала. Послушная и беззаветно преданная армия — один из столпов императорского правления. Это Екатерина понимала, а потому превращать офицерские мундиры в маскарадную шутку справедливо сочла неправильным.