Мода и гении. Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

В красиво измятом шерстяном костюме, накрахмаленный и развязный, он крутил хмельных продажных девок из Воронежа, Орла и Тулы в петроградских дансингах и кабаре, в «Гигиене», «Эрмитаже» и «Екатерингофских номерах». Он впивался в их податливую теплеющую плоть своим пронзительным третьим, всегда холодным глазом. И потом эти размалеванные лица, расцелованные, растекшиеся вишневые рты, атласное сало платьев, жемчужины пота и очаровательные дырки на фильдекосовых чулках — всю эту продажную пахучую бедность он остроумно рисовал днями и даже ночами, поблескивая всевидящим безжалостным «стеклышком».

Монокль Анненкова хохотал сотнями электрических фонариков в артистических кабаре, блестел колкой иронией на революционных митингах. В августе 1924-го, когда спасительный экспресс мчал его прочь из России через Литву, Австрию, Германию в благословенную Италию, художник наблюдал новую жизнь сквозь монокль, ставший, как и он, эмигрантом. С ним перебрался в Париж.

Анненкова часто видели в монпарнасских кабаре. Его напудренное лицо с белой точкой бликующего стекла можно разглядеть на задорной фотографии артистического маскарада. Кажется, это 1926-й.

Он веселился с моноклем, работал с моноклем. И парижские друзья говорили совершенно серьезно: «Жорж не снимает „стеклышка“ ни когда ест, ни когда спит, ни когда тесно общается с дамами». Вполне может быть.

На киноплощадке во время съемок Анненков-костюмер поправлял сбившиеся складки на бюстах киноактрис, скользнув по ним прохладным «стеклышком». Он щедро раздавал интервью журналистам. И на радио «Свобода» читал отрывки из своих русских воспоминаний, часто поправляя дрожащий, не к месту растрогавшийся монокль.

Юрий Анненков и Сильвана Маньяно во время примерки платья.

Конец 1940-х гг. Фото из книги «Одевая эпоху» (1951)

Юрий Павлович в монокле почти на всех автопортретах, которые нынче украшают обложки «Дневника моих встреч». Он есть и на шарже 1922 года. Мастер изобразил себя нэпманом: полная зубов осклабившаяся челюсть, жесткий воротничок, полосатая бабочка, котелок и глаз в круглой черной оправе. На своем единственном скульптурном автопортрете, выполненном в 1930-е, он отметил любимый аксессуар пустотой вместо глазного белка. Монокли носят и киноперсонажи Анненкова: граф из фильма «Карусель», сюрреалистская Маска из «Удовольствия», позолоченные придворные старички из «Майерлинга», карлик-конферансье из «Лолы Монтес». А элегантный генерал из фильма «Мадам де» не только на плацу, но и в постели со «стеклышком», ввинченным в глаз.

Но все-таки почему монокль? Почему художник превратил его в особый знак?

Юрий Павлович был до смешного близоруким. На выставке он скоренько подбегал к понравившейся картине, словно к смазливой девушке, и, вставив покрепче монокль, принимался рассматривать, все ближе и ближе, водил носом туда и сюда, пока не утыкался в самое полотно. Говорили: «Анненков опять облизывает картины».

И то же было с молоденькими натурщицами. Он рисовал их без устали. Сперва абрис, несколько быстрых штрихов и затем самое вкусное — детали одежды и тела. Анненков приближался, модели терпели и его пристальный монокль, и вкрадчивое ощупывание («пардон, мадмуазель, я, знаете ли, близорук»), и дыхание, и резковатый парижский парфюм.

Анненков обожал парфюмы и ладные костюмы. Он обожал моду, ее буржуазные сложности, мещанские детали, кружева и панталончики, корсетные крючки и каучуковые подвязки. И он питал нежнейшие чувства к безделицам, запонкам, перстням, натурщицам, всякой вообще галантерейной мелочи.

Но монокль — не только оптический прибор. Это вещица истинных франтов начала ХХ века. Ни один артист, режиссер-денди или модный писатель не мог обойтись без «стеклышка». Оно поблескивало в глазу германского актера Конрада Вейдта, русского писателя Михаила Булгакова, парижского сюрреалиста Тристана Тцары, немецко-американского режиссера Фрица Ланга. И даже черно-белый немой коротышка Чарли карикатурно укрощал прыткий монокль, но тот не слушался, выпрыгивал, порхал, вертелся, не давался. Так Чаплин передразнивал богему.

Cамым модным видом считался монокль без оправы — широкий, плотный, с насечками на гурте, которыми он держался в глазу. Носить такой необыкновенно сложно, но в этом был богемный шик — уметь удержать его на месте даже во время тряского джаза. Впрочем, для таких случаев модники-интеллектуалы имели наготове и другой — из зеленого целлулоида, специальный, танцевальный, небьющийся. Возможно, у Анненкова был и такой.

Юрий Павлович любил «стеклышко» и за его связь с темным опасным миром плотских наслаждений, о котором знал почти все. Аксессуар был тайным знаком, которым гедонисты-художники, артисты, дамы полусвета и денди обоего пола сообщали о своих сексуальных желаниях, порой своеобразных. Монокль был символом сексуального раскрепощения, либертинажа высшей богемной пробы. В размашисто-смелые двадцатые «стеклышко» полюбили артисты галантного жанра, мужские и женские имперсонаторы, которые намекали им на свой истинный пол, тщательно скрытый костюмом и пудрой.