Сказанное справедливо применительно как к женской, так и к мужской моде. Ранее на выставке «Для него: мода по-мужски» (Clothes Make the Man/Lui: la mode au masculin, 2002–2003) в музее Маккорда использовались мужские торсы для демонстрации исторических купальных костюмов разной степени открытости (ил. 6.9), но остальную часть экспозиции критиковали за бестелесность: «Почти незримые манекены, использованные для демонстрации одежды, не вязались с представлением, что ее кто-то „носит“» (Champroux 2002: 64).
Значение моды определяется соотношением между одеждой и телом – в том числе и в пространстве музея. Еще раз процитирую Дорис Лэнгли Мур:
На протяжении многих лет экспериментируя с разными методами организации экспозиции, я пришла к выводу, что манекены, похожие на людей, со слегка идеализированной, как это всегда было свойственно хорошим модным гравюрам, наружностью, отвечают нашим целям в гораздо большей степени, нежели манекены без головы и рук или явно стилизованные модели, и совершенно естественно, что публика предпочитает именно первый вариант. Реализм, разумеется, не должен быть назойливым, как в случае восковых фигур, но тем, кто не знаком с историей костюма, вряд ли интересно будет смотреть на рукав с оборчатой манжетой, если из-под нее не выглядывает рука, или на мужской накрахмаленный шейный платок с воротником без признаков шеи под ними (Langley Moore 1969: 1).
Эффекты, достигаемые за счет такого рода абстрактных отсылок к эстетическим телесным идеалам прошлого (силуэтам, позам, прическам), воссоздают телесность эпохи, не навязывая ее зрителю, поскольку публика воспринимает манекены как статуи, а не как неких фантастических существ.
Манекен без головы или черт лица олицетворяет интеллектуальный или, по крайней мере, более тонкий подход к истории моды, и, вероятно, отчасти поэтому одежда в музеях часто обесценивалась: тесная связь моды с телом, проступающая в экспозиции, ассоциировалась с личными материальными воспоминаниями, с ностальгией, а не рациональной дистанцией между исторической дисциплиной и объектом ее анализа (Shaw & Chase 1989). Пестрота трактовок, проистекающих из телесных воспоминаний, ставит под угрозу интеллектуальный авторитет музея. Но сама многочисленность ассоциаций, которыми мода обрастает в силу своей вездесущности в обществе, способна облегчить музеям задачу ее интерпретации.
В залах музея, посвященных истории моды, нет ни обнаженных, ни одетых тел; их заменяет третья разновидность тела – симулякры. Суррогатные тела манекенов – невидимые, абстрактные или, наоборот, рельефные и снабженные полным набором аксессуаров – по-разному обрамляют выставленную в залах одежду. Хотя обсуждение достоинств разных типов манекенов с позиций музейного хранения не входит в задачи этой книги, в литературе о хранении тканей можно обнаружить множество аргументов в пользу манекенов как средства придать одежде телесности.