Мода на чужих мужей

Но почему же он все-таки самолично себя губит, а? Что заставляет его тащить ее буквально за руку именно туда, откуда начинается путь к разгадке? Страх? Запоздалое раскаяние? Или он просто хочет, чтобы о нем узнали и заговорили? Лавры непризнанной гениальности не дают ему покоя? Не удалось прогреметь, сидя в цветочной клумбе в окружении женщин, так решил совершить убийство? Это что же – желание прославиться хотя бы таким вот способом?

Где-то она когда-то читала об убийцах, возвращающихся на место преступления, и еще о тех, кто жаждал славы за совершенное зло, категорически не приемля безвестности. И каким-то умным термином все это называлось, ни за что не вспомнить, каким именно. Иван, наверное, как раз из таких. Что-то гложет его и заставляет помогать Ольге разоблачать самого себя.

Чертовщина какая-то, да и только! Но это хотя бы объясняет теперь, почему Светлана молчит. Не в состоянии она оказалась выдать человека, с которым у нее была давняя любовная связь. Которого много и часто предавала и к которому все равно возвращалась, хотя бы даже из желания зализать рубцы на своем сердце предательницы.

– Н-да-а-а… Влип ты, дорогой мой Стасик, так влип, что жизни не хватит разобраться! – прошептала Ольга, лихо захватив освободившееся место на забитой автомашинами стоянке перед супермаркетом. – И захочешь ли ты разбираться, еще вопрос! Или снова позволишь это сделать кому-то за себя…

В том, что ее неверный бывший муж – а она теперь считала его мужем, невзирая на отсутствие регистрации, – пал жертвой тщательно разработанного хитроумного плана Светланы, Ольга сейчас не сомневалась. Эта мысль не раз посещала ее раньше и казалась тогда единственно спасительной. Это она так подлость Стаса пыталась оправдать, когда особенно остро страдала. Не мог же он, в самом деле, Светку полюбить, думала тогда Ольга под слезу гремучую! Охмурили его, охомутали, увели, какие там еще синонимы существуют, характеризующие действия подлых совратительниц?

Теперь ее прошлые подозрения оправдались. На нем действительно оттачивала мастерство искусная соблазнительница, все именно так и было, но…

Но легче не становилось, как ожидалось когда-то. И вместо жалости и понимания впервые появилась неприязнь. И вопросы прежние, как грибы после дождя, снова повыскакивали, правда, несколько иначе они теперь звучали.

Как? Как он мог?! Ладно бы по любви, по страсти необузданной все это случилось, тут еще можно было бы хоть как-то его оправдать. Сердцу с телом не прикажешь и все такое. Но так слепо следовать чьей-то воле, так безвольно подчиняться чужим желаниям? Это каким же глупцом надо быть?! А если завтра на месте Светланы окажется Татьяна, а потом Марина, следом Ирина, он так и станет бегать из дома в дом, направляемый и управляемый властной умелой рукой?!

– Идиот! – фыркнула Ольга, выбираясь из машины. – Безмозглый идиот!

Пускай теперь расхлебывает все это добро как хочет, она умывает руки. И так сделала больше, чем положено. Сегодня встретится с Ростовым, все ему расскажет, подо всем, чем надо, подпишется, и все, на этом ее миссия закончится. Пускай, если Ростов пожелает, он распутывает этот любовный клубок, отыскивает виновных, наказывает их, если найдет кого наказать. Хотя, по ее мнению, они сами себя давно наказали.

Она больше этим заниматься не станет. К ней вообще после Рождества Тихонов грозился вернуться. Пускай и не к ней, а в Россию, но на что-то он такое намекал, понижая голос до интимного клекота. Может, все у них и получится, если она будет сговорчивее.

Ольга медленно катила перед собой тележку, с рассеянной улыбкой наблюдая за парочками, снующими с горящими глазами между стеллажей с продуктами.

Вот если он нервно дергает губами, когда пытается не ругаться в ответ на ее бестолковые вопросы: лучше гусь или индейка, оливки или маслины, а мандаринов сколько покупать, а вдруг еще и Ивановы нагрянут, они ведь могут? Если без конца закатывает глаза, если надувает щеки, а потом с силой выдыхает, когда она наваливает сверху все новые и новые упаковки? То это стопроцентно муж и жена. Слишком уж очевидна его раздраженная усталость. Слишком обременительна для него суета. И мается он, и томится, и продуктов – куда столько, потом все пойдет в мусор. И давно бы ему уже на диване лежать перед телевизором или в компьютере висеть, не случись этот несносный праздник и многочасовые походы по магазинам.

А ОНА что же? Она будто бы ничего не замечает. Снует, бегает, толкается, извиняется, сдвигая шапку повыше со взмокшего лба и заправляя за уши выбившиеся из-под шапки пряди волос. Снова сверяется со своим списком, истончившимся на сгибах до тонкости папиросной бумаги, и снова трамбует в тележку продукты. И нипочем ей ни его глухое раздражение, ни показное равнодушие в глазах, в которых нет-нет да засквозит неприязнь.