Мода на короля Умберто

— От жизни бежал, — сказала. — Стрессы снимать… Книги, библиотека… Эх ты, дезертир!

И осталась я виноватой. Соперничеством отравленной. Главное, ревновать не к кому. Разве что к тайне, которую не разгадала? К исчезновениям, появлениям, молчанию? А может быть, еще к чему-то?

Посмотрели друг на друга, и мне как-то неловко стало. Все-таки на другом конце города мается больной человек.

Застегнул сапожки мои, и поехали.

Говорю же, хороший хозяин собаку не выпустит, — такая погода. А мне снег не в снег, дождь не в дождь, поспеваю за Митей и думаю, как с Лауркой встречусь.

И вот добираемся, а в квартире темень. Митя было в гостиную — и все понял. Я так на пороге и застыла. А сердце вот-вот разорвется. Уже звон в ушах. А это не в ушах, это Лаура звонила в дверь. С улицы увидела свет и вернулась.

— У него, — говорит, — бог в глазах появился. Мне страшно сделалось.

Испугалась-испугалась, а свет погасить не забыла.

Бог! Уж сказала бы лучше — мрак. До нас ли, человекообразных, богу?

В столовой часы пробили. Звук колокольно-глубокий, отмерил, и растворился, и поглотился тишиною.

— Час назад, — сказала Лаура, — я гладила его по голове.

ПОСРЕДНИК

Это было неотвратимо, как смена времен года, — осенью он обязательно выезжал в совхоз. Обыкновенное мотание постепенно превратилось в обузу.

Вот и сейчас в портфеле у него лежала телеграмма: «СРОЧНО… СВОЕГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ПОДПИСАНИЯ АКТА ГИБЕЛИ ШЕСТИДЕСЯТИ ГЕКТАРОВ ОЗИМОЙ ПШЕНИЦЫ». Из года в год этим представителем оказывался он — Алексей Климович, единственный мужчина в юридическом отделе управления.

Телеграмма обычно поступала за неделю-полторы до Октябрьских праздников, и всякий раз начальница юридического отдела, Эра Валентиновна, тоном мученицы спрашивала: «Добровольцы есть?» При этом она возводила глаза, как настоящая святая, и лицо ее каменело.

Немного помедлив, Алексей Климович робко подавал голос — тягостная тишина мгновенно разряжалась.

Эра Валентиновна с облегчением вручала ему телеграмму, все-таки с бумажкой человек как бы уже не совсем в своей власти. Сотрудницы, придя в себя, начинали охорашиваться, щебетать: «Алешечка Климыч», «Алешечка Климыч», наполняя комнату бесконечным «лё-лё-лё-лё»… Со всех сторон неслись советы на все случаи жизни. Непременно напоминали про термос:

— Смотрите, не забудьте… Не то напоят такой бурдой, как в прошлом году… Чего доброго, опять язва откроется… — На лицах женщин сочувствие мешалось с брезгливостью.

— Раз в год можно и бурду… — великодушно отвечал Алексей Климович, но в памятку все же вносил: «1.— ТЕРМОС».

Потом, как колышки в землю, ставил на бумаге остальные пункты и до самого конца листа приписывал к ним: «САПОГИ», «ШТОРМОВКА», «ВАЛИДОЛ»… Самым трудным оказывался пункт «КНИГА», ибо претендовал на уточнение. Мысли Алексея Климовича уносились далеко-далеко — к дому, к своим книжным полкам, терпеливо ждущим, когда же у хозяина дойдут руки до них.

«ДВА НОСОВЫХ ПЛАТКА» завершали перечисление, придавая ему некоторую вольность, потому что шли без номера.

Покончив со списком, Алексей Климович приводил в порядок стол, словно отбывал надолго; под стеклом оставалась только фотография маленькой внучки в цветастой косынке.

В конце рабочего дня Эра Валентиновна, кое-как разместив по сумкам предпраздничный заказ, по привычке напутствовала подчиненного:

— Алексей Климыч, прошу не забывать — вы представляете интересы титанового комбината! Никаких скидок. Все должно быть де-юре. На бедность мы не подаем. Пусть себе плачутся в жилетку. — И, выпустив из ноздрей дым, фыркала: — Тоже мне бедные родственники! Ясно?!

Ответа на свое «Ясно?!» она не ждала, потому что была уверена в своем сотруднике. Кто-кто, а уж Алексей Климович — человек надежный, в рекомендациях не нуждается: одно слово — профессионал. В глубине души Эра Валентиновна была рада, что он вызывался сам: мужчина все-таки — и представительней, и солидней. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов большой опыт — в предыдущие выезды Алексей Климович сберег комбинату не одну тысячу рублей. Иное дело, если бы поехала какая-нибудь неумеха — ни выдержки, ни дипломатии, развесит уши, ее и облапошат в два счета.

Сам Алексей Климович всю свою дипломатию сводил к неукоснительному выполнению долга. Никогда, ни при каких обстоятельствах не отступал он от буквы закона. Истина и справедливость — вот девиз, руководствуясь которым прослужил он всю жизнь, не посягая даже в мыслях на заведование, прибавку к зарплате или привилегии за выслугу. Когда он произносил эти святые, а впрочем, и притягательные слова, на глаза у него наворачивались слезы. Самые настоящие, искренние слезы, как будто звучит гимн Родины и Алексей Климович внимает ему где-нибудь на чужбине. Все, кто видел юриста в этот момент и кому его ровная седина мешала подумать привычное в этих случаях: «Далеко пойдет!» — в запальчивости принимались ругать карьеристов, выскочек, называя таких, как он, настоящими героями трудовых будней. Скромный Алексей Климович отметал и эту маленькую ложь.

— Время не то, — обычно говорил он. — Для героизма нужны особые условия.