Мода на невинность

Особняк Владимира Ильича на проспекте Мира снаружи выглядел неказистым и простым, а внутри был довольно модно оформлен, в так называемом стиле хай-тек. Я не разбираюсь в искусстве, его стилях и современном дизайне, но кое-что представляю о хайтеке по глянцевым журналам. Вообще, и журналы эти необязательно читать, достаточно пробежать взглядом по обложкам, бродя вдоль книжных развалов в Москве.

Внутренне содержание дома Владимира Ильича радовало взгляд и душу, потому что сразу развенчивало миф о «новых русских». Здесь не было ни тяжелых бархатных гардин, ни золоченых карнизов, ни тяжелых люстр из хрусталя, ни шкафов из красного дерева.

Светлые стены, блестящая сталь, много зеркал, каких-то пластиковых простых конструкций, стеклянные, тоже очень простые светильники... «В нем действительно что-то есть, – подумала я о хозяине дома. – Недаром же Инесса собирается за него замуж... Конечно, все очень дорого – и эта сталь, и итальянские светильнички, но то, что Владимиру Ильичу не нужны ни золото, ни антиквариат, – о многом говорит. Или Инесса ему этот стиль насоветовала?»

Сам же Владимир Ильич в данный момент находился за дверью и о чем-то говорил с моей подругой. Меня он по-прежнему стеснялся, был немногословен и сдержан, впрочем, как и в присутствии других женщин.

Слов я не разбирала, но интонации были самые страстные и нетерпеливые.

Наконец Инесса вернулась в комнату – одна, без своего жениха.

– Владимир Ильич уехал в Москву на неделю, – сообщила она, улыбаясь. – Звал меня с собой...

– Ты отказалась?

– Да. Не знаю почему... у меня такое чувство, будто я должна здесь что-то сделать в самое ближайшее время.

– Глупости какие, – улыбнулась я. – Это все комплексы и самовнушение, как ты про меня говорила...

– Про тебя... ну да, как же я тебя брошу на растерзание этому Вадиму Петровичу, как я брошу Борьку с Глебом... А в Москве сейчас плохо, душно, говорят, в ближайшие дни будет тридцать градусов.

– Неужели тридцать?!

Она сидела в пластиковом белом кресле, странно изогнутом, но жутко удобном, хотя в его сиденье не было ни поролона, ни ваты, ни пружин, столь привычных для кресел, и совсем не выглядела несчастной от расставания со своим женихом.

– Пойдем?

– Куда ты так торопишься?

– Я бы прогулялась.

– Что ж, составлю тебе компанию... Даша, мы уходим!

Вошла приветливая женщина в белом передничке, стала убирать чашки со стола, за которым мы сидели.

В городе было тихо и спокойно в то летнее утро, он вполне оправдывал свое название, и я вдруг подумала, что в этот день мне ничего не грозит и даже не стоит вертеть головой в разные стороны, выглядывая своего врага, – враги в такой день должны прятаться по норам.

Какой-то местный житель, лениво разгуливавший по центру, небритый и несвежий, хотя явно из бывших интеллигентов, посторонился с почтением перед нами и снял воображаемую шляпу:

– Дорогу красоте! Две нимфы, две наяды, две принцессы грезы...

Инесса засмеялась, а я невольно посмотрела в зеркальную витрину, мимо которой мы шли. Я никогда не идеализировала себя, но сейчас себе нравилась.

– Ты что?

– Обрати внимание... – Я указала на витрину. – Мне кажется или нет? Зеркало врет или мы действительно такие хорошенькие?

– Зеркало не врет! – опять засмеялась Инесса. – Две нимфы!

Но мы были очень разные, она – в ярком желтом наряде, с яркими волосами, с ярким солнечным лицом, на котором сиял летний ослепительный свет, я же была в своем любимом бледно-голубом платье, длинные волосы, бледное лицо, на котором не смех – а только намек на улыбку, напоминание о грядущих сумерках...

– Ты что? – подтолкнула меня локтем Инесса. – О чем задумалась?

– Я думаю, что ты – нимфа, а я – наяда... Наяды – это те, которые в воде?

– Ах нет, ты принцесса греза, у тебя все время такое мечтательное лицо...

– Пойти, что ли, утопиться – уж слишком хорошо сегодня.

– Боже мой, что за мысли!

Мы прошли центр и свернули на боковую улочку, ноги несли нас по известному маршруту. Уже много раз мы ходили с Инессой по этой дороге – к старому Панинскому парку, а дальше – на кладбище. При всем своем оптимизме и здоровой, психически устойчивой натуре (уж я в этом разбиралась!) Инесса любила это странное место, ее словно магнитом тянуло к памятникам и надгробиям, больше всего она любила склеп с печальным ангелом, где были похоронены представители одного старинного рода, когда-то жившего в Тишинске.

– Кто бы говорил, – скептически заметила я. – Опять туда же?

– Ну а куда еще?

– Будем гулять по парку, дальше я не пойду, как хочешь! Там, на кладбище, мне все время хочется плакать... но только не в этот день.

– Как угодно, – милостиво согласилась моя спутница, – только это не вполне кладбище, это мемориал...

– Да как ни назови!

– А в парке все время Костя...

– Я уже к нему привыкла.

Мы шли по пустынной, старой части города, по кривой разбитой улице, мимо старых домов, и липы нависали над нашими головами, как будто хотели дотянуться до нас. Людей не было видно, об их присутствии говорил только запах картошки и хозяйственного мыла, да откуда-то издалека доносился надтреснутый голос Высоцкого.