Мода на невинность

– Самые разные. Женщины мучаются и мучают своих любимых. Вот одно письмо, например... – Она порылась в своей сумочке, но ничего не нашла. – Наверное, на работе оставила... А хотела его перечитать, потому что было в нем нечто такое, что вызывает и грусть, и раздражение одновременно.

– Ты хотела бы ответить этой женщине?

– Нет, ее история такова, что ей уже ничем не поможешь, – вздохнула Инесса. – И раньше нельзя было помочь. Просто... такова любовь. Иногда она как наказание.

– Что за история, ты меня заинтриговала! – Я умоляюще протянула к ней руки.

– А история самая незатейливая – жили-были двое, не плохо и не хорошо жили. Много лет рядом. Жена была довольно вспыльчивой, нервной, часто пеняла мужу по пустякам, ругала его за всякие мелкие грехи. А потом он умер. И все.

– Как? – удивилась я. – Ничего не понимаю! Что же тебя удивило?

– А то, что она его любила.

– Ну и что? – упорствовала я.

Инесса посмотрела на меня пристально, потом поправила на моей голове какой-то локон – так мать машинально прихорашивает свою дочку.

– Ну – что? Что?

– А то, что она теперь не может сказать ему, что любит его, не может попросить прощения за свой скверный характер.

– Нет, но... – Я вдруг смешалась, и мне стало не по себе – как будто Инесса специально рассказала об этой женщине. – Ну, пусть теперь утешается тем, что муж ее – если загробный мир существует – знает о ее страданиях и о ее любви.

– Дело еще в том, что эта женщина только теперь поняла, что ей надо было прожить свою жизнь совсем по-другому, тогда бы вместо глупых обид она подарила своему мужу покой и любовь. Он ведь и умер-то оттого, что у него слабое сердце оказалось, как у большинства мужчин, а если б она не пилила его, он пробыл бы с ней дольше. Может быть, и нет – всякому свой срок, но это ее мало утешает.

– Господи! – Я закрыла лицо руками. – И вправду ужасная история. Зачем ты мне ее рассказала?

– Ты сама спросила, – удивилась Инесса.

Некоторое время мы сидели молча, и было только слышно, как ветер едва шелестит сухой листвой.

– Я так рада за тебя, – сказала я. – Это как искупление... Бывает наказание, и бывает искупление, как утешение...

– Ты опять?

– Что?

– Нет, ты опять!

– Силенциум, силенциум!.. – пропела я и вдруг поперхнулась на полуслове – из кустов перед нами вышел худой юноша, лысый, с огромными темными подглазьями, больше похожий на призрака, чем на живого человека.

– Что это? – прошептала я, вцепившись в Инессу.

– Это Костя, – в ответ прошептала она, и только тогда я узнала местного дурачка.

– Хаминю бусила мушрает, – робко произнес он свое заклинание, приблизившись. – Котеньке!

И опять он бросил мне что-то на колени, завернутое в газету. И убежал.

– Ну вот! – в отчаянии произнесла я. – Зачем его обрили?! Ведь если и было что-то у него... Вши завелись, что ли?

– Господи! – с удивлением и даже страхом произнесла Инесса, развернув газетный сверток у меня на коленях. – Я думала, тут опять цветы. А это...

– Это волосы, – растерянно произнесла я. – Костины волосы!

С недоумением смотрела я на пряди чудесных Костиных волос, перевязанных узкой розовой ленточкой – такими обычно перевязывают букеты с цветами, – и постепенно мне стало страшно.

– И как это понимать? – озабоченно произнесла Инесса, пальцем осторожно поворачивая перевязанные пряди. – Может быть, тут еще что-то...

– Отрезанные детородные органы! – истерично расхохоталась я. – Да нет, тут никакой загадки нет!

– Ты думаешь, что...

– Тут даже думать нечего – я все хвалила и хвалила его волосы, а в прошлый раз – помнишь, мы у пруда сидели – изъявила одно желание.

– Помню! – быстро кивнула Инесса. – Вот тебе и подарочек. Царские кудри!

– Да, я хотела его волосы...

– Хорошо, что только волосы, а не...

– Инесс, как ты можешь шутить! – с отчаянием воскликнула я. – И что мне теперь с этим делать?

– Как – что? Забирай свои трофеи.

Если с лютиками было проще и можно было даже пошутить о влюбленности местного дурачка – кстати, цветы я в тот раз не выбросила, а принесла домой, они простояли вечер в стакане с водой, а потом стремительно завяли, и я со спокойной душой отнесла их к мусорному контейнеру, – то проблема с волосами показалась мне неразрешимой.

– Зачем? – с ужасом произнесла я.

Волосы на мятой газетной бумаге казались не такими красивыми, как когда-то на Костиной голове, вблизи было видно, что они не вполне чистые, с неровными концами и блестят не дивным светом золота последней пробы, а каким-то дешевым самоварным жаром.

– Ну, выброси, – улыбаясь, посоветовала Инесса. – Только ты не выбросишь, тебя совесть замучает.

– Конечно, замучает! Ах, и зачем я только сказала это тогда...

– Ты так хотела в подарок эти кудри, эти царские кудри! Вернее, кудри средневекового принца, которые отдают приятным мускусным запахом...

Она шутила, но, как ни странно, ее холодная веселость привела меня в чувство. Я снова завернула волосы в газету и засунула их к себе в сумочку.

– Я их, пожалуй, отдам в пастижерную мастерскую, – вдруг решительно заявила я. – Пусть сделают шиньон.