Модель для сборки 20 лет: Юбилейная книга

С другого края разместился харизматичный разгильдяй, явно из дизайнеров – Коровин сразу признал своего. В темном мире эргономики и дизайна интерфейсов выживали только те, кому хватало твердости неустанно делать вид, будто ситуация находится под их непосредственным контролем.

Доклад Коровина был по-медицински жесток.

– Давайте без экивоков. Я вижу две проблемы! – сурово сказал Коровин, сложив из пальцев «козу» и предъявив ее Нилу Зеровичу.

Тот забился в угол кресла.

– Первая – при разработке концепта вы изначально ограничили свою фантазию рамками имеющихся представлений о комфорте. Дорогой дизайн и эксклюзивные бренды – это прекрасно! Вы запрятали в шкатулку Терема столько замечательных сюрпризов… Но потенциальные возможности потеряны – ведь вы мыслите старыми категориями!

Коровин понемногу входил в раж.

– Возьмем, к примеру, шкаф. Шкаф – это унизительно!!! Вы вбухали в этот проект неимоверные ресурсы, привлекли лучшие умы во всех областях, включая смежные, использовали самые передовые разработки – и что? Зачем всё это? Кому нужен полуфабрикат? Строили цифровой дом – дайте же ему до конца стать таковым! Кликая по ссылке в Интернете, вы не интересуетесь реальным местонахождением странички с голой девкой! Так почему же, проектируя дом, вы заранее заставляете его будущего хозяина заморачиваться такими вопросами, как «где», «куда», «откуда»? Что за радость жить в доме, где нет ни одного постоянного предмета мебели, если нужно запоминать, где лежит свитер, а где – альпеншток!

Почувствовав, что вокруг сгущается недоуменная тишина, Коровин поправился:

– Или, скажем, ключи от вертолета… Но это половина беды! Вторая проблема – вы даже не попытались одушевить Терем! У него мозгов чуть больше, чем у пылесоса. Ну, кто-нибудь из вас хотел бы жить в пылесосе?

– Вы считаете такое сравнение уместным? – Нил Зерович сморщился как от боли.

– Куда уж!.. – констатировал Коровин. – Знаете, на что похож Терем сейчас? На бездушную машину, которая тырит ваши бюстгальтеры!..

Человек без каски сделал протестующий жест.

– …Без вашего ведома двигает стены, меняет мебель, покупает продукты! Сальери техногенного мира! «Бочонок амонтильядо» на цифровой лад! Здесь не станет жить ни один вменяемый человек!

– Что же делать? – Человек в твиде совсем спал с лица. – Разработка обошлась нам в астрономические суммы, и ничто не предвещало…

– Менять интерфейс, – скромно сказал Коровин. – Такой дом должен стать заботливой нянькой, дворецким, секретарем, но для этого он должен хоть немного понимать вас. Не ваши дурацкие команды «Курицу разморозить!» или «Затенить окно в спальне» – а вас, вас самих. Я не скажу «почувствовать», но проявить эмоциональный резонанс. Эмодом – вот сущность, которая будет адекватна величию вашего замысла!

Нил Зерович скукожился в своем кресле, как муха в гостях у паука.

– А для этого нужно, чтобы Терем едва заметно сопротивлялся командам – немножко, самую малость! – Коровин добрался до главного. – Те, чье состояние… кто в состоянии купить подобное жилье, как правило, глубоко внутренне одиноки. Дайте дому поговорить с ними, стать собеседником, советчиком, друганом и наперсницей!

И обвел взглядом застывшую публику.

– А ведь он не дурак! – звонко воскликнул дизайнер, взмахнув руками.

Но восторженная реплика утонула без следа в гнетущем молчании остальных.

– Вы что же, хотите, чтобы программа перестала исполнять команды пользователя? – ошалело спросил человек в твиде.

– Ну как – перестала? – пожал плечами Коровин. – Нужно, чтобы имело место небольшое принуждение. Что такое диалог? Противостояние двух личностей! Раз нельзя превратить программу в личность, надо хотя бы сымитировать это.

– Программа, не подчиняющаяся пользователю, – это страшно! – трагически произнес Нил Зерович.

Коровин обвел взглядом публику – с кем он вообще сейчас разговаривал? Неужели его вдохновенная речь прошла мимо ушей маленького заскорузлого неуча, без кивка которого ничто не может сдвинуться с места в этом проекте?

Другой бы отступил на пару доводов назад и попробовал заново штурмовать эту непробиваемую человекокрепость, но Коровин был не из таких.

Он подошел к креслу коммерсанта, опустил на подлокотники тяжелые кулаки, и сказал:

– Я вижу, моему мнению здесь не доверяют…

Нил Зерович снизу вверх захлопал глазами на затмевающего солнце Коровина.

– Верю вам, как себе, – наконец промямлил он. – Иначе не дал бы карт-бланш!

– А я без карт-бланша вообще не работаю! – отрезал Коровин. – Как стоматолог. Все сначала терпят до последнего, а потом бегут ко мне. Сколько у нас времени?

Пять с половиной суток – срок долгий, только если маяться бездельем.

Коровин дымился. Провести «оживляж» менее чем за неделю – в такой цейтнот он себя еще не загонял.

На чердаке, этом клочке суши в море мигрирующих стен, гнущихся потолков и перестилающихся полов, Коровин оборудовал рабочее место. Как паук из центра паутины, с помощью панорамных экранов он наблюдал за домом изнутри, снаружи и совсем изнутри на уровне программного кода.