Он, должно быть, увидел что-то в ее взгляде, остановил изменение. Лицо напряглось, в глазах мигнуло чернотой – будто кто-то опустил шторку, закрыл дверцей печное огненное окошко. Надел прежний человеческий взгляд.
– Иди сюда! – Сергей потянул Инну за руку, усадил рядом с собой. Обнял за плечи. Инна напряглась. Потом заставила себя расслабиться, прижаться к нему – как раньше.
– Я боялся, – тихо прошептал он прямо в ухо. И это был уже почти совсем его прежний голос: – Я боялся, что ты…
– И я, – призналась Инна. – Очень боялась, что ты станешь вампиром.
– А разве плохо? – удивился он. – Я бы хотел… У них такие возможности. Хоть и говорят про равноправие… Но ты знаешь, что только вампиры могут…
– Я очень рада, что ты им не стал, – перебила Инна.
– Ну и хорошо, – невнятно пробормотал он, скользя губами по ее шее…
– Отпусти, – сказала Инна.
Он не услышал. Пальцы – или уже когти – рвали пуговицы на блузке.
– Пусти!
Глаза затекали желтым тягучим пламенем.
– Сережа!
Инна подумала, что если сейчас испугается по-настоящему, позволит панике захватить себя, если будет кричать, визжать и отбиваться, сама превращаясь в перепуганного, ничего не соображающего зверька, – он не остановится. Выход был один – обуздать свой страх, как дикого зверя. Остаться человеком. И надеяться, что Сережа еще сумеет вспомнить свое имя и вспомнить, что он тоже когда-то был человеком.
Он вспомнил. Остановился, тяжело дыша. Отшвырнул Инну в сторону, скорчившись, цепляясь за скамейку, отошел на несколько шагов. Обернулся. Огненная муть медленно таяла в его глазах.
– Извини, – хрипло сказал он. – Понимаешь, мне сейчас…
– Да.
– Со временем я научусь как-то лучше этим управлять.
– Да.
– Я тебя не поцарапал?
– Нет, ничего. Немного. Ты тоже меня извини. Поздно. Мне пора. Мама, наверное, волнуется. Я пойду.
Инна отступала, стараясь подавить свой страх. Стараясь не думать, что Сережа может кинуться на нее, когда она повернется к нему спиной.
– Инна!
Она вздрогнула и остановилась.
– Не бойся меня, а? – тихо попросил он.
И в эту минуту он был очень похож на того прежнего, робкого мальчика, часами ожидавшего Инну с маленьким увядающим букетиком в горячих пальцах…
Инне захотелось расплакаться от жалости.
Она так и не поняла – жалость к себе или к нему… Или к той яркой картинке осеннего счастливого вечера, которую так и не сумел сложить ветер…
Мама вышла из спальни, покачиваясь от слабости.
– Какой мерзавец, – глухо сказала Инна, глядя на бледное мамино лицо и дрожащие руки, поправляющие пояс халата.
– Инна…
– Он мне не отец, я не обязана его любить!
– Конечно, – устало согласилась мама, опустилась на табурет, уронила руки на стол.
– Я тебе сейчас чаю…
Инна метнулась к плите, загрохотала чашками, украдкой вытирая слезы, чтобы не видела мама.
Терпкий аромат бергамота и мяты, тягучая сладость гречишного меда… Мама грела тонкие пальцы о горячую кружку. Потом глотнула, прикрыв от удовольствия глаза. И спросила так – с закрытыми глазами:
– Иннушка, что случилось?
– Ничего, – та уткнулась в свою чашку. Еще не хватало маме сейчас Инниных проблем.
– Сережа?
– Да.
Мама протянула руку, обхватила Иннино запястье, потянула легонько к себе. Инна опустилась возле ее ног, уткнулась лицом в живот и расплакалась.
– Всё пройдет, всё, – тихо бормотала мама, гладя дочь по волосам.
Будто та была маленькой девочкой, разбившей коленку. А может, мама уже знала, что это утешение одинаково мудро и верно не только для физической боли, но и для душевной… Разница только во времени…
– Мам, я хотела тебя попросить…
– Да?
– Подпиши мне разрешение на инициацию. Сейчас до двадцати одного нельзя без согласия родителей. Но ведь, может, скоро всё изменится. Если примут этот закон об инициации без ограничения…
– Это будет преступление! – неожиданно резко сказала мама. Отстранилась, строго посмотрела в глаза Инны. – Ты не понимаешь? Человек должен сам выбирать, кем он хочет стать. Только когда он повзрослел и понял. Не раньше.
«Поэтому ты решила вообще не проходить инициацию? – захотела спросить Инна. – Не могла решить, кем хочешь стать? А может, боялась, что не сможешь стать, кем хочешь?»
Но не спросила.
– Ты понимаешь? – уже тише спросила мама, требовательно глядя на Инну.
– Да, – неуверенно ответила та.
– Иннушка, видишь ли… В отношениях с Сережей это мало что изменит. Возможно, сделает только хуже. Поэтому тебе надо решать это только для себя самой.
– Почему?
– Понимаешь, инициация только усугубляет то, что в тебе уже есть. Ваши различия могут оказаться слишком серьезными. Олень, например, не сможет жить с лисицей. Только человек… В определенных обстоятельствах, но тем не менее. Только человек сможет жить рядом с любым существом. Со зверем, с оборотнем, с вампиром. Понимаешь?
«Как ты?» – подумала Инна. Но опять – промолчала…
– Инициация детей, воспитанных вампирами? – Главред оторвал взгляд от распечатки и посмотрел на Инну. Усмехнулся – клыки на мгновение ослепительно блеснули из-под вздернувшейся верхней губы. Инна дрогнула.