Модельер

Влад вдруг задумался: где она сейчас, какой была эта её неделя? Полной сомнений, или, напротив, решимость её достигла апогея? С кем она разговаривала эти дни, куда ходила? Ела ли она приготовленные дочерью кушанья? Что она ей говорила, рассказывала ли, что собирается совершить? Пыталась ли транслировать Владову точку зрения, которой, несомненно, прониклась?

— Свою ты уже давно исполнил, — сказала Юля. — Я больше никого не нашла. Вернее, я больше никого и не искала. Хватит нас двоих. Он — завтра в 13:00, Анчиков мост. Я не такая важная фигура. Поэтому Елагин мост, 13:20. Знаешь, где это?

Влад кивнул, ощупывая языком пересохшее нёбо, потом спохватился, что шорох щетины о трубку, наверное, недостаточно информативен, и сказал:

— Знаю. Слушай, спасибо…

Влад сказал это, и осознал, что это самая искренняя благодарность, которую он когда-либо кому-либо высказывал. Благодарность благодарностей.

— Что ты там делаешь? — перебила Юля.

— Работаю… в смысле, зашиваюсь.

Прижимая к уху плечом трубку, Влад поднял руки, с которых, как огромный мёртвый паук, свисала пряжа. Чего раньше он никогда не касался — так это вязальных крючков, увидев их, и всё сопутствующее, в магазине, Влад задумал наверстать упущенное. Чем пряжа хуже горлышек от африканских бутылок?..

— Ты снова работаешь?

В голосе женщины Владу послышалось что-то такое… горечь, восторг, а может, всё сразу. Не разобрать. Она готова отдать жизнь, чтобы вдавить плотнее и наверняка ту самую кнопку, о которой говорил Неназываемый, но вот к тому, что стоящий на бессмысленных кирпичах проржавевший автомобиль снова когда-нибудь поедет, была не готова. Плодов этих уже не доведётся ни увидеть, ни пожать.

На миг Влад испугался, что сейчас она пойдёт на попятную. Захлопнет крышку мобильника, объявив шах и мат своей решимости, а потом раскроет снова, чтобы позвонить Неназываемому…

Хотя, нет. Неназываемый должен умереть. Люди, наверное, просто так не появляются в чужих судьбах, и роль этого мужчины в судьбе Влада очевидна так, как ни одна другая. Он ясен, как знак препинания, понятен даже тем, кто не умеет читать руны этой самой судьбы.

— Да, — промямлил в трубку Влад. — Я, правда, никак не могу разобраться, как все эти бабки вяжут свои носки… может, это приходит с возрастом и мне не стоит сейчас браться за вязание?

Он слушает, как прерывисто дышит в трубку Юлия. Что это, шум закрывающихся дверей? Трамвай? Похоже, она не на машине. Ни Влад, ни, наверное, кто-либо другой в целом мире, ни разу не видел, чтобы она куда-то перемещалась без машины. Увидеть её в отдельности от любимого пикапа — всё равно, что увидеть голой.

— Ты где? — спросил он.

— Еду домой, — отчеканила Юля, и в какой-то миг между первым и вторым словом Влад понял, что она не собирается отказываться от своих намерений. Она одержима своей собственной идеей, каким-то айсбергом, от которого Владу видна разве что только верхушка. — Я подписала бумаги на отказ от ребёнка. Я оставила Ямуну в детском доме.

— Оставила?

— Это ужасно. Но долго она там не задержится. Её найдёт Савелий. Я уверена — он найдёт её и заберёт к себе. Он всегда был очень добр, и ко мне, и к ней, лучшего приёмного родителя не найти.

Уверенность в её голосе вогнала Влада в ступор. Как она может с такой безоглядностью доверять человеку, с которым, наверное, не перекинулась и словом за последний год? Отчаявшись переделать Влада, Савелий махнул рукой и на Юлю. Иголкой со вдетой в неё нитью он шьёт свою судьбу где-то на другом полотне.

Он сказал демократично, и так мягко, как только мог:

— Мне кажется, этот план слишком… ну, страшен, что-ли. Для нашего мира. В Африке, например, к смерти относятся гораздо проще, но даже там лишить себя жизни ради чего-то… ради чего-то похожего на идеи никто не может даже подумать.

Они с Юлей листья с одного дерева. Природой им предназначено говорить громко, не ошкуривая слова и не смягчая их вес — Влад большой, могучий, как скандинавский бог, Юлин голос способен делать сталь хрупкой похлеще любого шестидесятиградусного мороза. Но друг с другом они говорят, осторожно катая эти шары для боулинга через телефонную связь, точно каждый играет в песочнице с детьми.

— Мне тоже так кажется, — сказала Юля. — Это перебор.

Помолчали с полминуты. Наконец, Юлия сказала:

— Ты будешь и дальше жить и работать, если я отговорю Неназываемого?

Влад проверил на прочность все узелки спасательной верёвки из простыней, которую он сбросил из окна своей метафизической темницы.

— Скорее всего нет. Но может, я и выкарабкаюсь. Вам вовсе необязательно делать это ради меня.

Влад был сама демократичность. Зато язык Юлии снова был листом стали.

— Тогда мы это сделаем. Неназываемый старается вовсе не ради тебя, а ради того, что ты уже для нас сделал. Он же объяснял. А что до меня… Я была бы очень признательна, если бы ты был где-нибудь поблизости, — промурлыкала Юлия. Было слышно, как она прикрывает трубку ладонью. — Я хочу тебя видеть перед… перед тем, как всё закончится.

— Я буду, — пообещал Влад, и пряжа начала сползать с кончиков его пальцев, — я…

Связь оборвалась.

* * *