Модельное поведение

— Алло! Алло! Эта штука работает? Ах, дорогуша, я ненавижу эти штуковины. Ну, в общем, если меня кто-нибудь слышит, это Шарон Комбес. Мистер Макнайт, я звонила… э-э-э… мисс Бригс по ее номеру, но она… э-э-э… не перезвонила мне. Я уверена, что здесь какая-то ошибка, но она задолжала за квартиру уже за месяц. Сегодня уже двадцать третье. А она всегда такая аккуратная, обычно я получаю от нее чек в последний день месяца, иногда первого или второго числа следующего, за что я ей очень признательна, потому что, чтобы его обналичить, надо ждать еще пять дней, а мне надо платить за отопление и по страховке и…

Затопить вдруг разбушевавшуюся в желудке колонию бабочек сможет только мощная струя «Джека Дэниэлса».

Солнечный

Звонит Джереми, негодующий по поводу Джона Чивера. В своем дневнике, часть которого только что опубликовали в «Парис ревю», Чивер высказался по поводу концепта страдания. Джереми принял это выступление слишком близко к сердцу, несмотря на то что предложенные замечания имеют непосредственное отношение к Сэлинджеру.

— Ты только послушай, — кричит Джереми в телефонную трубку. — «Его проза великолепная и гибкая, но, кажется, он близок к сумасшествию. Мне самому указывали на то, что в моих работах слишком много страдания и что страдание — это не искусство, напротив. Поэтому я бы хотел написать историю о том, что все солнечно. Желтую, радостную, солнечную, ярчайшую историю».

Джереми негодует.

— Когда это Чивер страдал? Немного страдания ему бы не помешало.

Чивер опорочил одну из самых любимых эмоций Джереми. Последний склонен в любой современной критике видеть завуалированные намеки на его собственные работы. Сэлинджер — один из его тайных тотемов, и, когда Чивер атакует автора «Над пропастью во ржи», пусть даже весьма осторожно, он тем самым со всего размаху бьет Джереми Грина прямо по яйцам.

— Желтую, яркую, солнечную, — глумится Джереми, — кем он себя возомнил? Гребаным япошкой? Воздуху мне, воздуху! Сэлин должен был чувствовать меньше горечи и страданий?! Это сделало бы его еще более великим писателем? А как насчет Ивлина Во?

— Иностранцы, — указываю я. — С евро в кармане проще быть циником.

Милан, Италия, осень 1995

Ремарка к теме «Солнечный».

Только в Милане можно найти горчичный, будто мореное дерево, парадоксальный, меланхолический оттенок этого, пожалуй, самого радостного цвета. Коннор ездил в Милан с Филоменой однажды, на сезон весенних модных показов, для того чтобы написать статью об актрисе, которая приехала на закрытый просмотр новой коллекции Версаче. Бизнес. И удовольствие. О, да. Однажды ночью, после коктейлей в «Четырех сезонах», Филомена спровоцировала его заняться сексом прямо там, на улице Джезу, напротив желтого оштукатуренного палаццо. «Ну, давай, возьми меня!» Улица моментально опустела. Сладкая горечь «Кампари» на ее губах. «Давай же, — шепчет она, облизывая его ухо, — представь, что я уличная проститутка». Незадолго до этого в туалетной комнате «Четырех сезонов» она случайно встретила двух русских проституток, только сошедших с самолета, которые переодевались в свою «рабочую» одежду и наводили марафет, обмениваясь замечаниями по поводу мужчин в баре. Вернувшись за столик, она могла видеть, как его вдохновила эта история.

Теперь, на улице, это был ее вызов: «Прямо здесь, сейчас!»

— Здесь???

Но он уже задирал ее юбку, расстегивал себе ширинку, укутывал ее в полы своего верблюжьей шерсти пальто, ласкал ее холодную попу, обдирал костяшки пальцев о шершавую стену палаццо. Мимо прошмыгнула парочка, тщетно пытаясь спрятаться на противоположной стороне узкой улицы, но Коннору было плевать на них. Его уже просто не было. Он был где-то совсем далеко, в месте, которое было даже прекраснее, чем Милан. По меньшей мере, в Венеции.

Госэм, осень 1996

Когда я предлагаю Джереми пообедать, он заявляет, что слишком подавлен (вы обязаны представить его страдающим!). В отчаянии я выношу на рассмотрение вопрос об обогащенном клетчаткой кулинарном кошмаре на Аппер-Уест-Сайд, но он все еще на арене, борется за титул в схватке Мировой федерации реслинга короткой прозы. Чивер в трико выдирает блондинистую шевелюру Джереми. Джереми призывает на помощь Сэлинджера, который впрыгивает на ринг и тушит свою сигарету о задницу Чивера. По другую сторону канатов Апдайк в костюме кролика ждет очереди сменить Чивера.

А упомянул ли я, что Джереми никак не может свыкнуться с мыслью о разоблачении бисексуальной природы Чивера? Для него это не вопрос отвлеченной морали, но личный вопрос. Его волнует, не упустил ли он какой-то ключевой компонент литературного опыта, считая достоинством тот факт, что никогда не спал с мужчинами. Мы не один вечер потратили, анализируя эту проблему.

Так же как и вопрос о том, не стоит ли ему попробовать героин. Поскольку я нюхал его пару раз, то стал для Джереми авторитетом в данном вопросе. Я не разубеждал его нотациями об опасности, тем более что тут уже дело касалось моего достоинства как эксперта.