— Доброе утро! — звонко сказала она. Ее руки внезапно освободились, и она взяла сигарету. Только сейчас Коннор заметил на ней заляпанный краской халат. Полдюжины банок с краской стояло вскрытыми на газетах. Все книги с полок были сгружены в кучу на пол. Стену позади камина покрывали персиково-розовые мазки, но ни один из них не мог сравниться по яркости с морковным цветом ее лица.
— А я не давала тебе мой старый экземпляр «Легенд осени» Джима Харрисона? Помнишь обложку? Я нигде не могу его найти. Мне кажется, что вот этот вот оттенок, типа лососевого, будет очень хорошо здесь смотреться. Как ты думаешь?
— Брук, что это за неожиданный интерес к декорированию интерьера? Мы собираемся домой на Рождество и уезжаем через три часа.
Коннора нервировал запах краски, символизирующий новые начинания и многообещающие ожидания. Он наблюдал, как его сестра мечется по комнате, останавливаясь то здесь, то там, чтобы сдвинуть стул или стряхнуть пепел с сигареты.
— Я разбирала шкафы и нашла пуловер абрикосового цвета, который подарила мне мама пару лет назад. Я подумала, что цвет стен здесь слишком депрессивен. Они выглядят как стеньг какого-то унылого муниципального офиса в каком-нибудь занюханном, пыльном городишке. Ради всего святого, они даже не белые! Они цвета дыма или чего-то типа воздуха в тоскливый лос-анджелесский день.
Она пристально изучала мазки на стене:
— Скажи честно, какой тебе нравится больше всего?
Брук спросила это так, будто Коннор известен своей скрытностью по части обнаружения своих любимых цветов.
— Брук, ты меня слышишь? — Он уже видел это дервишеподобное поведение, он прижал ее к стене и нежно обнял: — Мы уезжаем сегодня. Корветта скоро должна быть здесь.
— Мне больше нравится вот этот зрелый персик… конечно, я слышу тебя… но сложно судить, когда есть всего один мазок. Может, если выкрасить всю комнату, станет слишком темно?
Коннор сжал ее еще сильнее и уткнулся лицом в медь ее кокосово-сигаретных волос. Прижав щеку к ее горлу, он фиксировал ее монолог как серию далеких вибраций. Неожиданно снизошло умиротворение, он погрузился в убежище воспоминаний о детстве. Пока Брук бормотала, Коннор мог бы и заснуть. Но она не дала, начав резко высказываться в пользу красок с оттенком охры. Он сжал ее сильнее, так сильно, как мог, и в конце концов она прекратила лепетать.
— Мы едем домой, Брук.
— Джерри снова женится, — тонким голоском прошептала она.
— Когда ты это узнала?
— Сегодня утром. Он позвонил сообщить, чтобы мне не пришлось прочесть об этом в прессе. Нет, услышать об этом — что было бы более верным.
Она выкурила полсигареты в одну затяжку.
— Словно это будет на обложке в гребаном «Пипл» на следующей неделе. Вот дерьмо: может, и будет. Он женится на балийском пляже. Одна из его студенток… сюрприз! сюрприз!.. Я ответила: «Джерри, я, правда, не думаю, что ученому приличествует так предсказуемо, так откровенно быть детерминированным бытием».
— Ты все еще любишь его?
Она вздохнула и задумалась:
— Нет. Если бы я любила его, я бы желала ему счастья, разве не так?
Коннор подумал, что этим можно как-то объяснить декорирование, цветовые предпочтения и лезвие шпателя.
— Слушай, если ты обещаешь собрать вещи, я обещаю помочь тебе покрасить стены, когда мы вернемся.
У него не было большого желания ехать домой на праздники. В последние годы Филомена, со своими яркими детскими ожиданиями, вернула в его жизнь забытые рождественские ритуалы. В первый год в Японии она нашла крошечную елку-бонсай и приколола носки к стене над керосиновой печкой.
Все, что он мог сделать, вспоминая об этом и глядя на маниакально застывшую Брук, — это удержаться и не схватить шпатель.
Год спустя
«Дорогой Коннор,
не знаю, с чего начать. Хотела написать тебе, когда услышала о Джереми, но подумала, что это будет неуместно. Господи, наверно, это было для тебя ударом! Такая новость вскоре после моего отъезда должна была поразить тебя. Я слышала, что ты недавно был в Лос-Анджелесе и останавливался в „Шато Мармон“. Хотела позвонить, но решила, что я последняя, кого ты захочешь услышать. Если это не так, было бы замечательно встретиться с тобой во время следующего твоего приезда в Лос-Анджелес. Но если ты не захочешь, я пойму.
Люблю, Фил».
Четыре месяца, просыпаясь по утрам, я ощущал боль утраты. Я старался не следить за последними фильмами Чипа Ральстона, в которых Фил играла небольшие роли. Не могу сказать, что сильно переживал, когда фильмы оказывались неудачными.
Сейчас сам пишу киносценарий. Как скоро я его закончу — возможно, этот день все-таки придет, — думаю встретиться с Фил. Жду, потому что хочу предстать перед ней в момент своего триумфа.
Коннор работает в модном журнале. Его девушка — модель. В один прекрасный день она исчезает.
Ни модные связи, ни и-мейл, ни телефон, ни факс, на которые он привык полагаться в первую очередь, не могут помочь Коннору найти ее. Тем временем его начинает преследовать какой-то сумасшедший фан, работа катится под откос.