Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Крейн не остановился на приглашении для чтения лекций известных людей. Вскоре он выразил президенту университета свое желание поддержать ученого, интересующегося делами в России. Путешествуя с отцом и сыном Харперами по Франции, Крейн вскоре убедился, что сын президента университета Сэмюэль – его человек. Хотя позже он признал, что «Уэл» Харпер «не был гением», Крейн оценил коммуникативные навыки Харпера-младшего и его желание учиться на собственном опыте, а не по книгам [Parry 1947: 28]103. Сам Сэмюэль в этот период учился на последнем курсе университета своего отца (1901–1902) и не имел четкого представления о том, какую карьеру он собирается избрать после окончания колледжа. Крейн познакомил Харпера с Полем Бойером, выдающимся французским ученым-русистом, который впоследствии взял молодого человека под свое крыло104. Его отец заключил сделку, объявив, что Сэмюэль должен стать «первым авторитетом в Соединенных Штатах по вопросам России»105. Сын согласился, хотя и не из-за личных амбиций. В 1902 году Сэмюэль Харпер считал, что в России особо ничего не происходит, поэтому изучение русистики станет путем к получению «легких экспертных знаний» [Parry 1967: 58]106. С этим благоприятным прогнозом он приступил к изучению русского языка и культуры в Специальной школе восточных языков в Париже. Его программа состояла из интенсивного изучения языка, курсов географии и истории. Работы Рамбо и особенно Леруа-Больё занимали видное место в учебных планах107. После двух лет в Париже Харпер вернулся домой.

Жизнь Харпера в Чикагском университете во многом определялась желаниями его благодетеля. Крейн оговорил, что Харпер должен был проводить половину каждого года за пределами Соединенных Штатов108. Хотя эта оговорка, должно быть, нравилась любителю путешествовать Крейну, Харпер был обеспокоен. Еще в 1903 году он выразил озабоченность по поводу посещения «этой интересной, но дикой страны», к изучению которой он сам направлялся109. Условия назначения – согласно которым Харпер первоначально был определен в школу дополнительного образования, а не в более престижный колледж – по-видимому, вызвали некоторое негодование у других преподавателей110. Условия найма Харпера означали, что он мог оставаться на своем посту, несмотря на такую зависть. Харпер довольствовался преподаванием в Школе дополнительного образования и на самом деле часто пытался отговорить потенциальных студентов от изучения русского языка, называя его предметом, подходящим только для «ненормальных» и «чокнутых» [Parry 1967: 82–84, 94]. Он не работал над созданием академической империи, подобно Кулиджу, а вместо этого возделывал свой собственный небольшой сад.

После своего первого визита в Россию в 1903 году Харпер часто туда ездил, устанавливая ряд важных контактов с американскими дипломатами, интеллектуалами и другими приезжими учеными. Так, например, ожидая в коридорах правительственного учреждения, Харпер встретился с Бернардом Пэрсом, основоположником славистики в Великобритании. Они оставались дружны в течение четырех десятилетий, пережив две революции в России и отречение каждого из них от России. Их отношения укрепились после того, как Пэрс пригласил Харпера на свою программу изучения русского языка в Ливерпульском университете, где Харпер помогал редактировать «Russian Review» и вел занятия с 1911 по 1913 год111.

К тому времени Харпер уже получил еще одно образование в области политологии. В 1909 году он сообщил Крейну о том, что ученая степень в Колумбийском университете значительно улучшит его способность понимать и объяснять события в России. После нескольких лет исследований в России и преподавания русского языка в Чикаго он почувствовал, что степень по политологии поспособствует его преподавательской деятельности, позволив включить в нее не только филологию, но и современные проблемы. Будучи аспирантом факультета политологии Колумбийского университета в 1909–1910 годах, Харпер учился у некоторых из наиболее значимых специалистов по общественным наукам той эпохи, в том числе у историков-бунтовщиков Чарльза Бирда и Джеймса Харви Робинсона, а также у экономиста Э. Р. А. Селигмана; историк-марксист В. Г. Симхович также был на этом факультете. Окончив обучение, Харпер познакомился с группами американских реформаторов, таких как Артур Буллард и Синклер Льюис; он также познакомился с некоторыми живущими в Нью-Йорке русскими радикалами. Если добавить к этим контактам связи его семьи и его благодетеля, то Харпер имел обширную сеть знакомств, которая простиралась от убогих прибежищ русского марксизма до кафе Гринвич-Виллидж, где обсуждали социализм в Америке, и роскошных поместий семьи Рокфеллеров112. Он произвел большое впечатление на Чарльза Бирда, который в равной степени говорил и о своей профессиональной деятельности, и о своем студенте, когда написал, что Харпер «использует свой мозг гораздо лучше, чем большинство людей, которые посвящают себя научным занятиям»113.