Модеста Миньон

Таковы были для знаменитого банка Миньона в Гавре последствия кризиса, который в 1825—1826 годах обрушился, как ураган, на важнейшие торговые центры и разорил на нашей памяти многих парижских банкиров, один из которых был председателем коммерческого суда. Понятно, что страшное крушение, завершившее счастливое десятилетнее существование буржуазной четы, сразило Беттину Валленрод; бедняжке вновь пришлось расстаться с мужем, ничего не ведая о его дальнейшей судьбе, по-видимому, столь же неверной и опасной, как и судьба пленника в далекой Сибири. Но чем было это горе, которое она могла открыто выражать в слезах, по сравнению со снедавшей ее затаенной мукой, грозившей свести ее в могилу! Разве можно сравнить обычные семейные огорчения с тем несчастьем, что гложет душу матери, скорбящей о роковой судьбе своей дочери! Как проклятый камень давил сердце бедной матери надгробный памятник в глубине маленького ингувильского кладбища, на котором было начертано:

БЕТТИНА-КАРОЛИНА МИНЬОН

Скончалась в возрасте двадцати двух лет.

Молитесь за нее.

1827 год.

Эта надпись над прахом молодой девушки похожа, как и большинство других эпитафий, на оглавление неведомой повести. Вот ужасное, хотя и краткое содержание этой повести. Оно пояснит ту клятву, которой при прощании обменялись полковник и лейтенант.

Красивый молодой человек по имени Жорж д'Этурни приехал однажды в Гавр под весьма обычным предлогом — увидеть море, но увидел Каролину Миньон. Всякий так называемый парижский щеголь никуда не ездит без рекомендательных писем. Таким образом, через посредство одного из друзей Миньона он добился приглашения на празднество в Ингувиль. Страстно влюбившись и в Каролину и в ее приданое, парижанин заранее был уверен в успехе. Он пробыл в Гавре три месяца, пустил в ход все средства обольщения и похитил Каролину. Если отец семейства имеет дочерей, он не должен ни вводить в дом неизвестных молодых людей, ни оставлять на столе газет или книг, с содержанием коих он предварительно не ознакомился. Неведение девушек надо оберегать от опасных воздействий, как берегут молоко, которое сворачивается от удара грома, от ядовитого аромата, от жаркой погоды, от малейшего пустяка, даже от легчайшего дуновения ветра. Прочитав прощальное письмо старшей дочери, Шарль Миньон немедленно отправил вслед за ней в Париж г-жу Дюме. Родные объявили, будто бы эта поездка была предписана Каролине домашним врачом, и он поддержал эту вынужденную ложь, что не помешало, однако, жителям Гавра сплетничать по поводу внезапного отъезда дочери банкира.

— Как! Чахотка? У этой девушки с цветом лица испанки и с черными, как смоль, волосами? Да у нее такой здоровый вид!

— Говорят, будто она совершила необдуманный шаг! Н-да, н-да, — произносил кто-нибудь из Вилькенов.

— Утверждают, что она вернулась с верховой прогулки, разгоряченная, потная, и напилась ледяной воды, — так по крайней мере говорит доктор Труссенар.

Когда г-жа Дюме возвратилась в Гавр, круг испытаний семейства Миньонов уже был завершен, и никто не обратил внимания ни на отсутствие Каролины, ни на приезд жены кассира. В начале 1827 года во всех газетах прогремел процесс Жоржа д'Этурни, осужденного исправительной полицией за нечистую карточную игру. Этот юный бездельник отправился в ссылку, нимало не заботясь о мадемуазель Миньон, которая потеряла в его глазах всякую цену после краха гаврского банка. Каролина почти одновременно узнала и о разорении отца и о том, что она бесчестно покинута любимым человеком. Она возвратилась к родителям, сраженная тяжким, смертельным недугом, и вскоре тихо угасла в Шале. Смерть спасла ее репутацию. Жители Гавра поверили болезни, измышленной г-ном Миньоном при побеге дочери, равно как и предписанию врача, якобы отправившего Каролину в Ниццу. Мать до последней минуты надеялась сохранить ее жизнь. Беттина-Каролина была ее любимицей, а Модеста — любимицей отца. В этом предпочтении было нечто трогательное: Беттина казалась вылитым портретом отца, тогда как Модеста в точности походила на мать. Таким образом, каждый из супругов любил в ребенке дорогие ему черты. Каролина, настоящая дочь Прованса, унаследовала свою красоту от г-на Миньона. У нее были черные, как смоль, роскошные волосы южанки, карие миндалевидные глаза, блестящие, словно звезды, кожа золотистая, как персик, точеные ножки и стан настоящей испанки. Недаром отец с матерью гордились своими дочерьми, наружность которых являла такой очаровательный контраст. «Демон и ангел!» — говорили окружающие без всякой задней мысли, хотя эти слова и оказались пророческими.