Не вызывает сомнения, что наличие множества разновариантных и «полярных» интерпретаций произведения — одно из свидетельств его многоуровневой художественно-смысловой масштабности. Конечно, при условии, что эти трактовки не накладываются на роман или драму (как это часто бывает в критике постмодернистского толка с ее семантической беспредельностью знака-текста или деконструктивистским препарированием), а «логически выводятся» из самого произведения. И философская интерпретация «Пятницы» Жилем Делёзом — это, что называется, «тот случай». Примечательно, что из всего обилия современной прозы (а в 60-е годы литература чрезвычайно богата романными произведениями) Делёз выбирает именно «Пятницу». В приложении к одной из значительных своих работ «Логика смысла» (1969), оказавшей влияние на современную культуру и роман[336]
, Делёз дает развернутый анализ романа Турнье[337]. И следует добавить, что фрагмент «Мишель Турнье и мир без другого» в последующих изданиях романа во Франции печатается как послесловие к нему[338].Философское осмысление «Пятницы» Делёзом органично в общей концепции «Логики смысла», о которой, выявляя ее суть, М. Фуко писал: «
Концептуальный анализ философа основан на романном тексте, «факты» которого (при обильном цитировании произведения Турнье) позволяют Делёзу выявить основополагающие для него идеи «структуры "другого" для "я"», «структуры мира без "другого"» и «структуры "я" в мире без "другого"». Итоговое утверждение Делёза вне контекста его анализа может показаться сверхпарадоксальным: «Вот то, что хотел сказать Турнье своим выдающимся романом: мы должны представлять себе Робинзона извращенцем; единственно возможная робинзонада — это само извращение» (421). Однако «логика смысла», соединяющая у Делёза философию и психоаналитическую теорию, убеждает, что в мире, где разрушена «структура другого», чем является и «мир», и «я» Робинзона, происходит замещение «структуры другого» «структурой перверсии» (419), которая понимается не на уровне «извращенного желания». А в философско-психологическом смысле, ибо «извращенец» — «тот, кто вводит желание в совершенно иную систему и заставляет его играть внутри этой системы роль внутреннего предела, виртуального центра или нулевой точки» (399).
Едва ли следует воспринимать это развернутое осмысление интерпретации Делёзом романа Турнье как отступление от проблемы поэтики. Разумеется, это не только стремление «продемонстрировать» чуткость автора «Пятницы», «Лесного царя», «Метеоров» к острым и болевым точкам современной писателю духовно-интеллектуальной жизни — «духу времени» — и бытию личности. Роман Турнье — та особая художественная структура, в которой универсальность смысла, масштабность целого неотделимы от значимости микроэлемента поэтики, обыкновенного литературного приема. Скажем, от способов колоритного и детального воссоздания «в формах жизни» атмосферы «текущей» романной реальности в атрибутах «времени» и «места».