Наступил день показа. Я пригласил прессу и многих дам, для которых делал маски и роскошные шляпки для балов. Но меня ждало разочарование: элегантные дамы не желали покупать мои шляпки. Вскоре я понял, что им нужны были копии дизайнерских шляп из Парижа, только более дешевые, изготовленные молодым неизвестным модельером. А мои шляпы были слишком оригинальными, и дамы боялись, что их раскритикуют и решат, что они одеваются в «неправильном» месте. Путь истинного творца долог и труден, а признания в самом начале ждать не приходится. Это жестокая битва, но награда за успех в любимом деле высока: взобраться на модный олимп — все равно что достичь ворот рая.
Тем временем, все еще пребывая на грешной земле, я пользовался кухней в подвале, так как чайник на газовой плите закипал гораздо быстрее, чем на электрической, что стояла у меня в мансарде. Чтобы делать шляпы, мне нужен был пар. Однажды я поставил чайник, и, к моему удивлению, из носика стали вылетать фасолины. Оказывается, кто-то из обитателей нашего дома напился и попытался приготовить обед в моем отпаривателе для шляп. В нашем доме снимали кабинеты весьма колоритные персонажи, от них чего угодно можно было ожидать. Я был очень наивен и не догадывался, почему в приемной так часто ошиваются коллекторы, подстерегая здешних бизнесменов. Двое мужчин, снимавших офисы на втором этаже, часто скандалили, отпугивая моих степенных покупателей, которые предпочитали больше не возвращаться. А однажды, когда я примерял шляпку-колокольчик на одну очень робкую даму с Парк-авеню, на второй этаж ворвались полицейские, и двое его обитателей бежали, перепрыгнув через ограду на соседнюю Пятьдесят третью улицу.
Потом как-то раз кинопродюсерша, на которую устроил охоту сам шериф, пришла посреди ночи и собрала свои вещи. Ей помогал нынче известный и всеми уважаемый киноактер. Они бежали в Калифорнию, но перед отъездом решили забрать из офиса антиквариат. Антиквариатом оказалось биде из туалета на втором этаже, и эти два дурака взяли пожарный топор и обрубили главную водопроводную трубу. Я проснулся от звука хлещущей воды, по винтовой лестнице стекали ручьи, а на полу первого этажа стояла вода по пояс.
Несмотря на творившиеся вокруг меня дикости, мой первый показ прошел великолепно. Владельцы разрешили мне провести его в старом заросшем саду и большом холле в стиле неоренессанс: все, кто работал в нашем здании, надеялись познакомиться с моими клиентами. Я очень обрадовался, что меня пустили в заросший сад, и провел немало счастливых часов, расчищая его и расставляя огромные букеты пионов в шарообразных стеклянных вазах, которые на самом деле были плафонами от неработающих потолочных ламп. Я вкопал их в землю, вычистил центральный фонтан и посадил в его носик пальму. Моделями на моем показе были девушки из Bonwit Teller. Из семидесяти пяти приглашенных гостей, которых я надеялся увидеть, пришли лишь шестеро моих клиенток — все были в новых шляпках моего авторства, — а представительница прессы явилась только одна, зато самая влиятельная и важная во всем Нью-Йорке: Вирджиния Поуп из New York Times. Большинство посчитали бы такое мизерное количество пришедших провалом, но я чувствовал себя так, будто на мой показ пришла сама королева Англии: кроме Вирджинии, мне никто больше был не нужен. Весь показ она грациозно просидела на стуле. Она пришла ко мне, а ведь могла бы потратить это время в другом месте! На следующий день в рубрике моды New York Times появилась крошечная заметочка в один абзац: Вирджиния писала обо мне как о новом достойном внимания дизайнере. Для меня это была самая важная моральная поддержка, у меня появилась причина продолжать борьбу — а борьба мне предстояла серьезная, в этом не сомневайтесь!