Беднягу Рекса Харрисона чуть не растерзали в клочья. Когда он появился на пороге, все женщины, находившиеся вблизи, просто обезумели. Говорят, Джули Эндрюс тоже была там, но я ее не видел. Зато видел Джейн Мэнсфилд в розовой норковой пелерине и белых перчатках в сеточку. Она шла под руку с супругом, и журнал Look в тот вечер сделал множество фотографий. Двести журналистов умудрились войти в дом, но потом многие запаниковали, что может начаться пожар, и бросились к выходу. Это было похоже на встречу атлантического и тихоокеанского течений. Помню, как я произнес речь и сказал, что манекенщицы представят шляпы, как только смогут пробраться сквозь толпу, — а им понадобилось на это двадцать минут! Когда в комнатах не осталось ни сантиметра свободного пространства, мы с друзьями пришли в отчаяние и расставили маленькие золотые стулья на тротуаре Пятьдесят четвертой улицы. Я пообещал, что модели выйдут на улицу продемонстрировать шляпы. В первом ряду на этом уличном показе сидели сестры президента Кеннеди — внутрь им попасть так и не удалось, — а мои застенчивые клиентки из высшего общества в изумлении стояли чуть поодаль. Лучший вид был у моих соседей напротив: они расположились на балконах в рубашках с коротким рукавом и летних шортах, пили пиво и ели бутерброды. Наконец, показ начался — после того как от волнения я разрыдался. Это было шикарное дефиле, и все, кто не побоялся прийти в тридцатидвухградусную жару, до сих пор его вспоминают.
После показа счастливчики испили шампанского из золотой ванны, но никто не проголодался. Так что канапе я доедал еще неделю.
Это дефиле не предназначалось для нью-йоркской прессы: для нее я приготовил отдельное шоу, назначенное на одиннадцать утра следующего дня. Но журналисты из New York Times явились и на ночной показ и опубликовали репортаж о том, что происходило ночью. Они написали, что несмотря на то, что мои шляпы, пожалуй, слишком экстравагантны, лучшее шоу в городе с лихвой компенсирует этот недостаток. Журналисты из других городов написали восторженные отзывы: все твердили, что это было самое уникальное дефиле в их жизни и они открыли новый талант. Действительно, эти журналисты были первыми, кто оценил мои шляпы по достоинству и не испугался их экстравагантности.
Показ обошелся мне примерно в 2200 долларов, но окупился до последнего цента. Хотя лето оказалось бедным на заказы, я ни о чем не жалел. О модном доме William J. заговорили — я заявил о себе не с утонченным достоинством, а с разъяренным рыком. В 1950-е миром моды в Нью-Йорке заправляли консерваторы, их раздражала моя эксцентричность. На мою защиту встали New York Times, World-Telegram, Look, This Week, Hats, Journal-American, New York Post. А особенно меня поддерживал New Yorker. Юджиния Шеппард из Herald Tribune’s определенно ополчилась против меня и за пятнадцать лет не посетила ни одного моего показа. В оппозицию также попали Life, Vogue, Harper’s Bazaar и вся «элита» модной журналистики. Они игнорировали мою работу и иногда называли мои шляпы «цирком». Примерно в это время я начал хорошо зарабатывать, и мебель, которую я вывесил за окно, так никогда и не вернулась на свои места. Француженка-дизайнер съехала, и я арендовал ее комнаты на втором этаже и перенес в них мастерскую, а весь первый этаж переоборудовал под салон. Мой друг Джек Беркард — он стал дизайнером интерьеров — превратил невзрачный первый этаж в роскошный венецианский дворец, задрапировав стены чистым белым шелком и расставив во всех углах пальмы. Мы купили французскую мебель, обитую абрикосовым бархатом, повесили три громадные хрустальные люстры, сверкавшие и отражавшиеся в позолоченных барочных зеркалах, постелили золотые ковры от стены до стены. В окне с эркером выставили огромную скульптуру из красного дерева, изображавшую двух херувимов, подбрасывающих в воздух ракушку, в ней стояли живые цветы. Такого шика не видели ни в Париже, ни в Нью-Йорке! Я взобрался еще на пару ступеней выше по лестнице, ведущей на модный олимп.
Помню, как на открытии этого великолепия кто-то из гостей сказал, что салон очень элегантный, но Билл посреди этой роскоши не на своем месте. И он был прав! Через несколько месяцев я переоборудовал большую ванную комнату в спальню — надстроил над ванной еще один ярус и поставил там кровать. Я не мог жить в таком великолепии. Однако для бизнеса ремонт оказался полезным: клиенты заглатывали наживку и, глазом не моргнув, платили шестьдесят пять долларов за шляпу, а прежде грызлись за каждый доллар и не хотели отдавать за ту же шляпу и тридцати пяти. Лишь один человек почувствовал себя неуютно посреди этого псевдофранцузского шика — миссис Лоранс Рокфеллер, очаровательная женщина, которая любила простоту. Она-то и заметила, что зря я потратил столько денег на декор. Ей казалось, что женщины приходят ко мне, просто чтобы купить шляпу, а атмосфера роскоши им не нужна. Но я-то знал, что это не так. Большинство дам, покупающих вещи haute couture, хотят видеть вокруг себя роскошь.