Модное восхождение

Когда я наконец уснул — это было примерно в два часа ночи, — меня тут же разбудил клекот, грохот и жуткий шум в крошечной батарее. Обычно я мог просидеть на этой батарее хоть целый день и не согреться ничуть. Но сейчас из нее шел пар, и я инстинктивно понял: что-то не так. Мой номер находился на чердаке шестиэтажной гостиницы, а французы, разумеется, никогда не слышали о такой штуке, как пожарный выход. Я соскочил с кровати и открыл дверь. Люди с криком бежали вниз по лестнице. Оказалось, взорвался бойлер, и хозяин гостиницы был на грани истерики. Я уже собирался выбраться через окно на крышу, когда меня успокоили и сказали, что никакой опасности нет. Стоит ли говорить, что больше уснуть я так и не смог. Лучше бы я сразу пошел к Баленсиаге и переночевал под его дверью!

Я явился на показ на два часа раньше и был первым журналистом, которого пустили в дом. Мадам Рене с видом жандарма провела меня к моему стулу, и оказалось, что я сижу на отличном месте в самом центре салона. Я вздохнул с облегчением. У меня получилось!

Начали прибывать зрители, а меня вдруг охватила паника: а что, если я усну во время показа? В залах было очень душно: окна закрыты и плотно занавешены шторами, чтобы, не дай бог, никто не заглянул с улицы. В четырех стульях от меня сидела миссис Глория Гиннесс, одна из самых роскошных в мире женщин. Но когда шоу началось, сон как рукой сняло. Два часа я смотрел на дефилирующих моделей, и это было одно из самых захватывающих переживаний в моей жизни. Я ощущал полный покой, отдохновение, я грезил — наверное, именно так действует опиум.

В отличие от показов других дизайнеров, где представители прессы все время переговариваются между собой, здесь все смотрели только на подиум с того момента, как на нем появилась модель в первом костюме. Костюм был в совершенно новом стиле: жакет до бедер, застегнутый на золотые пуговицы размером с пятидесятицентовую монету, мягко облегал женственную фигуру модели. Но наибольший восторг у меня вызвали платья. Баленсиага придумал новый скользящий, соблазнительный, чувственный силуэт: платья, скроенные по косой, липли к телу, как будто модель только что вышла из душа. Открытыми оставались и плечи, и бедра, у некоторых моделей из-под подола выглядывали пояса для чулок. Модели скользили по серому салону, который не нуждался в лишних украшениях в виде хрустальных канделябров. Великолепные вечерние пальто до пола были сделаны из жатой тафтовой розовой ленты и бутонов сирени, платья-сари из богато расшитой ткани сочетались с крупными бриллиантовыми ожерельями. Разнообразие и оригинальность аксессуаров поражали. Шляпки были сказочные — от конуса высотой сантиметров в тридцать с красными петушиными перьями до шляпы с метровыми полями в стиле Мэй Уэст из черной тафты. Показ Баленсиаги был подобен крещению в новую веру. Всю жизнь я считал, что дизайнеры должны оставаться собой и выражать свою индивидуальность, не задумываясь о том, что говорят друзья или недружелюбно настроенная пресса — ту вообще интересовали исключительно статусные символы. В девяноста пяти процентах случаев пресса пыталась повлиять на дизайнеров. С самого начала своей карьеры я слышал надменные возгласы редакторов глянцевых журналов. Я помню их любимую фразу в свой адрес: «Если бы можно было утихомирить твой энтузиазм и сделать тебя таким, как все!» Что ж, коллекция Баленсиаги поставила на место всех этих статусных снобов. Его дизайн был чистым творчеством, лишенным какого-либо постороннего влияния. Он нарушал все статьи модных законов, придумывал новые формы и крой и издевался над невеждами, сочетая твидовый пиджак с рубиновыми бусами или надевая на модель сразу два бриллиантовых колье с вечерним платьем. Последним криком, возвещающим о его полной свободе, были два массивных бриллиантовых браслета, которые он надел поверх длинных белых перчаток. Снобы десятилетиями вдалбливали в головы своим читателям, что только проститутки носят украшения поверх перчаток.

Впервые за свою карьеру репортера я ушел с показа с мыслью, что моя мечта, возможно, не так уж недостижима. Этот человек верил во все, на что я надеялся. Мой дух воспарил. Мой длинный и тяжелый путь к вершине модного олимпа был полон беспрестанных разочарований. Но, очутившись на самом верху, я все-таки нашел свой горшочек с золотом на конце радуги. Я понял, что никто больше не сможет изменить мою философию моды, потому что увидел доказательство того, что истинное творчество существует, и ради него стоит взбираться на вершины и терпеть все невзгоды, что встречаются нам по пути.

О светском обществе