Модноверие [Авторский сборник]

И тут советская власть объявила меры по преодолению пьянства и алкоголизма.

Если раньше ужас, с которым пьющие коллеги поглядывали на непьющих Колю с Сашей, был в общем притворным – ну клоуны и клоуны, подыграем им немножко, – теперь он выглядел куда более правдоподобно.

Некоторых, судя по выражению лиц, так и подмывало спросить Колю: «Откуда ты знал?!» Но понятно же, что не мог знать, откуда ему, безобидному интеллигентному пьянчуге…

– Я тебе говорил – будет результат? – шептал Коля.

– Не такой же! – пыхтел Саша.

– Погоди, и своего дождемся.

Еще через девять трезвых дней, которые дались друзьям немного полегче – видимо, организм и правда начал привыкать, – дождались.

Советская власть объявила усиление борьбы с пьянством и алкоголизмом.

Да такое усиление, что в магазинах пропала водка.

Это вам не соплежуйские «меры по преодолению», это по-нашему, со всей коммунистической прямотой, да по сопатке – усиление борьбы!

Рядовая журналистская братия испугалась всерьез. С Колей раскланивались строго издали. Потом ловили Сашу и пытались у него выяснить, как давно Коля в КГБ и на какой должности.

– Прямо не знаю, что ответить, – говорил честный Саша.

Чем, разумеется, только все усугублял. Когда такое скажет здоровенный, поперек себя шире, московский еврей, почти двадцать лет состоявший при журналисте Королеве собутыльником, и вместе с ним непонятно чего ради проделавший головокружительный штопор аж до самого гудка и далее везде – сами понимаете, как это звучит.

Зато Колю полюбили редакторы отделов, ответственные секретари, заместители главных редакторов и сами главные. Здоровались с ним за руку, говорили, что всегда в него верили – или типа того, – желали творческих успехов. Ободряли: ты держись, Николай, ты молодец, Николай. Но почему-то не звали молодца на работу.

– Старик, ты перегнул эту палку, – говорил Саша, потея и утираясь домжуровской салфеткой. – Ты заигрался. Ладно бы они просто боялись. Они тупо не знают, как к тебе относиться! А это плохо, старик… Если будет совсем труба, я-то не пропаду, у меня профессия – вон, в кофре лежит. А ты куда денешься?

– В деревню, гнать на продажу кальвадос, – отвечал Коля, глядя в стол.

– У тебя аппарата нет. А потом, теперь за это дело… Искоренение самогоноварения! Искоренят нафиг.

– Значит, искоренюсь, – глухо отозвался Коля.

И тут его позвали в газету «Воздушный транспорт».

Давным-давно она звалась «Сталинский сокол», а ее главным редактором был лично Василий Иосифович. Когда Иосиф Виссарионович кони двинул, благодарные соратники быстренько ощипали сталинского сокола догола, а профессиональная газета советских авиаторов просто исчезла. Наверное, чтобы авиаторы много о себе не воображали. Чай, не железнодорожники. И даже не лесная промышленность. Перезапустить издание удалось только в семьдесят восьмом, и лично «Победоносцев Советского Союза» товарищ Суслов изволил начертать на пилотном макете исторические слова: «Воздушный транспорт».

Коля шагнул в «Воздушку», как король на эшафот: с гордо поднятой головой.

– Она же гудит, как два паровоза! – выпалил Саша, потея на нервной почве больше прежнего. – Ее никакое усиление и искоренение не исправит! Ты через неделю сорвешься там!

– Через две недели ты будешь со мной, – пообещал Коля.

Для столичного журналиста вроде Коли, еще недавно вполне преуспевающего, но сошедшего с пути истинного, отраслевая газета уровня «Воздушки» могла стать в известном смысле чистилищем. Либо ты отсидишься там, трезвый до омерзения, год-другой и снова потихоньку взлетишь, либо это твоя последняя ступенька вниз перед низвержением в геенну лесной промышленности. Теоретически. На практике из «Воздушки» как-то не особенно взлетали. Но выбора у Коли не оставалось.

Будь ему не за сорок, а под тридцать, он мог бы поступить, как типичный «шестидесятник»: резко сменить обстановку. Удрать от опостылевших Мневников и, главное, от самого себя, в провинцию – допустим, в чистую уютную Прибалтику, – и начать карьеру заново. А с писательскими амбициями – глядишь, через несколько лет издал бы книжку в «Звайгзне» или «Ээсти Раамат» и вернулся домой, образно говоря, на белом коне… Увы, амбиций у Коли отродясь не было, а иллюзий не осталось: вырванный из родной почвы, он бы уже за год спился наглухо. И никакое искоренение не поможет. Это работяге трудно достать выпивку, когда сухой закон. Журналист просто знает, где она есть. В крайнем случае – чует.