О время, безбожное, немилосердное время, что сделало ты с моею Наденькою! Моя любимица вовсе отстала от света. На ней были теплые шерстяные башмаки, темно-зеленое платье века ее молодости, голубая шаль, огромный чепец и сырцовые букли. В то время, когда я взглянул на нее с остатком любви моей, она флегматически нюхала табак, как немецкий профессор, и потом употребила еще несколько минут на вытиранье глаз и носа. В лице ее сохранилось одно только грустное воспоминание прежней красоты ее, глаза утратили блеск и негу. Ряд глубоких морщин сменил свежую молодость. Тоненький канареечный носик распух, зубы почернели, стройная талия исчезла… Увядшая красота ее еще разительнее оттенялась молодыми блестящими девушками, посреди которых она занимала такое же незавидное место, как куст заглохшей крапивы в партере роскошных цветов»318
.А что же сами портнихи, башмачники и модистки? Конечно, в их среде также случались праздники. «Иоганн-Петер-Аугуст-Мариа Мюллер, «сапожных дел мастер», по вывеске «приехавший из Парижа», а действительно из окрестностей Риги», в одно из воскресений отмечал рождение жены своей Марьи Карловны. По этому случаю в Малую Морскую, где жил сапожник, собрались гости. «Праздник был хоть куда. Сапожная лавка превратилась в танцевальную залу. В углу стоял принесенный от приятеля-настройщика большой рояль. Из спальни вынесли кровать и поставили там два ломберных стола и стол круглый с самоваром и чашками. [Подмастерье] Ванька, во фраке по колено, был приставлен к блюдечкам с пастилой и конфетами. <…> Гостей была пропасть: настройщик, владетель рояля, с женою и маленьким сыном, портной Брейтфус с двумя дочерьми, вдова Шмиденкопф с зятем, сапожник Премфефер и жена его, охотница до танцев, три или четыре родственницы, четыре сапожника, трое портных, аптекарь и почетный гость – купец, приезжий из Риги. <…> вошла Марья Карловна с разгоревшимся лицом, в новом чепчике с большими голубыми бантами. <…> Ванька начал носить пунш для кавалеров и шоколад для дам. Рижский купец с почетными ремесленниками сел играть в вист». Приглашенный музыкант «вспомнил какой-то экосез, игранный им в детстве, и терпеливо принялся его наигрывать. Сапожники начали прыгать и делать ногами разные бряканья ко всеобщему удовольствию и хохоту. Марья Карловна носилась со своим Мюллером между двойным строем танцующих. Мадам Премфефер была вне себя от восхищения. <…> Надобно заметить, что когда Мюллер что делал, то он любил делать уже хорошо и не жалел лишней копейки для полного угощения своих гостей»319
.Модисткам случалось присутствовать и в более значительных собраниях. «Император Николай чрезвычайно любил публичные маскарады и редко их пропускал – давались ли они в театре или в Дворянском собрании. Государь и вообще мужчины, военные и статские, являлись тут в обычной своей одежде; но дамы все без изъятия были переряжены, т. е. в домино и в масках или полумасках, и каждая имела право взять государя под руку и ходить с ним по залам. Его забавляло, вероятно, то, что тут, в продолжение нескольких часов, он слышал множество таких анекдотов, отважных шуток и проч., которых никто не осмелился бы сказать монарху без щита маски. Но как острота и ум, составляющие привлекательность разговора, не всегда бывают уделом высшего общества, да и вообще русские наши дамы, за немногими исключениями, малосродны к этой особенного рода игре, то и случалось обыкновенно, что государя подхватывали такие дамы, которые без маски и нигде не могли бы с ним сойтись. Один из директоров Дворянского собрания сказывал мне, что на тамошние маскарады раздавалось до 80 даровых билетов актрисам, модисткам и другим подобных разрядов француженкам, именно с целью интриговать и занимать государя»320
.«Музеум непостоянной моды»