Петербургские мужчины, в преддверии открытия летнего сезона, предвкушали все его достоинства: как писала одна из газет, «мы увидим петербургских нимф и наяд в кокетливых чепчиках и купальных туалетах».
такими безыскусными стихами, встречал начало купального сезона 1913 г. репортер «Петербургской газеты».
Правда, многие петербуржцы купальными костюмами не пользовались, и вовсе не потому, что являлись приверженцами нудизма: такового понятия в ту пору еще не существовало. Недаром на кустодиевских полотнах можно видеть очаровательных купальщиц, принимающих омовение без каких бы то ни было намеков на одежду.
Поэтому купальный сезон приносил головную боль речной полиции не только из-за утопленников, но и по другому поводу: слишком много находилось нарушителей общественного и «нравственного» порядка на берегах петербургских рек и каналов. Несмотря на запрещение купаться в открытых местах, острова столицы, особенно по праздникам, просто кишели купальщиками. Не стесняясь присутствием прохожих, любители окунуться спокойно раздевались на берегах и купались на виду у всех.
Нередко молодежь, отъехав от берега на лодках, «разоблачалась» на середине реки и потом в костюмах Адама и Евы каталась по Неве, встречая проходящие пароходы свистом и смехом. Однако едва только подобная «голая кавалькада» замечала приближавшегося речного полицейского, она стремительно приставала к берегу – там власть речной полиции уже не действовала, и голые шутники считали себя в безопасности.
«Нарушают благочиние и купальщики, которые по утрам омывают свое грешное тело в невской воде близ Александро-Невской лавры, – писал один из столичных обозревателей. – А с берега на них любуются молочницы и фабричные под артистическую брань и смех петербургских ломовиков».
Приходилось бороться полиции и с фотографами – любителями «клубнички». «Обыкновенно в наших дачных местах воды очень мало, – замечал современник. – Но на безрыбье и рак рыба, дамы полощут свое изнеженное тело в маленьких речонках и просто в болотах, громко, по-дачному называемых прудами». Здесь, у мест купания, и прятались фотографы. Говорят, у одного любителя нашли коллекцию дачных купальщиц, снятую на протяжении четырех лет в Павловске, Ораниенбауме, Сестрорецке и Саблине.
Существовали в старом Петербурге и люди, для которых купальный сезон становился временем их бизнеса. Это были «нырки», несшие постоянное «дежурство» в купальнях на Неве. Эти люди ждали своей добычи: когда приезжал какой-нибудь купец, он обычно для развлечения кидал в воду деньги. «Нырки» тут же один за другим устремлялись в воду и наперегонки ловили брошенные монеты. Каждый из таких «нырков» зарабатывал своим «бизнесом» от 50 до 80 копеек в день.
Заметим, что купальные костюмы того времени предназначались только для купания, но вовсе не для загорания. Обычая и привычки загорать в то время просто не существовало: выставлять напоказ публике свое обнаженное тело не отвечало тогдашней морали и нравственности, а загар считался признаком простолюдина.
Недаром в те времена в столице рекламировалось немало косметических средств, призванных сохранить белизну нежных женских рук. Петербургская Химическая лаборатория, к примеру, предлагала глицерин «Велур» – «средство для предохранения кожи от загара, веснушек, красноты» и т. п. А изобретательница А.К. Вейбель, жившая в доме у Каменного моста на Екатерининском канале, в конце 1900-х гг. предлагала всем крем «Майская роса» – незаменимое средство от загара и красноты кожи.
Загорание вошло в моду в 1920-х гг., когда все стало проще, когда ушли в прошлое многие прежние нормы приличия. Помните, у Ильфа и Петрова в «Золотом теленке»: «Голый Скумбриевич был разительно непохож на Скумбриевича одетого». Вот как описывался там пляж в городе Черноморске: «Шалашики из вафельных полотенец, зонтики и простыни, натянутые на палки. Под ними прятались девушки в купальных юбочках. Мужчины тоже были в костюмах, но не все. Некоторые из них ограничивались только фиговыми листиками, да и те прикрывали отнюдь не библейские места, а носы черноморских джентльменов…»