Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Инновационный характер театра «Гейети» проявился и в назначении управляющим, на место ушедшего на пенсию в 1886 году Холлингсхеда, Джорджа Эдвардса. Самым значительным вкладом Эдвардса в дело театра стала реорганизация сюжета и темпоритма старых бурлесков. Их превратили в некий гибридный жанр музыкальной комедии, который хотя и сохранял эротический подтекст бурлеска за счет демонстрации физических прелестей юных актрис, но при этом отвергал пантомимические условности 1870–1880-х годов в пользу злободневных, безусловно модных постановок, обыгрывавших современный стиль современного высшего света. Такая перемена также способствовала привлечению несколько более смешанной аудитории, которая теперь включала в себя особ женского пола, семейные пары из пригородов и туристов. Новых зрителей привлекали консюмеристские фантазии роскошных постановок и то внимание, которое Эдвардс уделял комфорту и интересам своих клиентов. Когда в октябре 1903 года «Гейети» открылся в новом помещении, построенном по проекту Эрнста Рунтца на пересечении Олдвича и Стрэнда, отсутствие меры в украшениях свидетельствовало о том, что популизма здесь не стыдятся. Здание было отделано серым портлендским камнем с полосами зеленого мрамора, а на вершине купола стояла женская фигура, дующая в трубу и олицетворяющая Эстрадные искусства. Это был вариант знаменитой сирены, которая всегда украшала занавес театра и о которой Маккуин Поуп с любовью писал: в «прозрачной одежде или драпировке, с поясом, перехватывающим талию, с пряжкой, в которой блистает настоящая драгоценность, а в руке, поднятой над головой, она держит лампу, которая… горит по-настоящему, потому что за ней стоит электрический светильник»[128].

Символическая фигура Эстрадных искусств воплощала стремление к осознающей себя современности, что подкрепляло концепцию Холлингсхеда о «необходимости построить главную городскую магистраль в приливе прогресса»[129]. И все же, несмотря на сомнительную веру в превосходство четвертой власти или на происходящую параллельно рационализацию сектора развлечений, общий характер этого района, его атмосфера по-прежнему строились на антиавторитарной праздничности и довольно ребяческих заботах исключительно мужского круга писателей, актеров и бонвиванов, продолжавших преследовать свои сибаритские цели, которые, как казалось градостроителям и новым предпринимателям, они почти подавили в себе. Такие мужчины по-прежнему формировали основную аудиторию рискованного репертуара сначала Холлингсхеда, а затем Эдвардса, и их благоговейно лелеемые интересы стали распространяться и на близлежащие улицы. Вальтер Маккуин Поуп, театральный мемуарист, причислял себя к этой элите и с любовью вспоминал, что

Стрэнд был в целом мужской улицей… там не было торгового центра, и леди, которых ты мог там встретить, либо шли в сопровождении мужчин с ланча у Гэтти, либо жили в гостиницах «Сесил» или «Савой», либо приходили со своими детьми за игрушками в пассаж Lowther… Если же леди не относилась ни к одной из этих категорий, то она была продавщицей, вышедшей по делу, возможно, представительницей быстро растущей армии машинисток, или, вероятнее всего, актрисой театра или мюзик-холла[130].