Итальянские женщины, которые со своими «мужчинами» и детьми сопровождают уличные оргáны, обычно опрятны и улыбчивы и в том, что касается обуви и общей чистоплотности, неизмеримо превосходят своих английских сестер по трущобам. Итальянская женщина – по крайней мере в Лондоне точно – всегда кажется намного лучше итальянского мужчины… Она чище, умнее, приятнее… Ранним утром ее «двор» – это совершенное вавилонское столпотворение – шум и болтовня… Здесь представлены не только неаполитанцы, но и сицилийцы, тосканцы, венецианцы; и правда, используемые здесь диалекты и говоры настолько различны, что отдельные круги итальянской колонии зачастую не в состоянии понять друг друга. Вечерами, обычно на пороге своих домов, мужчины… играют в азартные игры; в то время как женщины… ставят заплаты на одежду, болтают и жестикулируют, словно у себя на родине… Это странная жизнь, и еще более странно то, каким образом различные типы и национальности на протяжении поколений живут в «захваченных» особых кварталах столицы, заполнив их своими традициями, атмосферой и характером[118].
На фотографиях видно, что после замужества Ирма уверенно пытается сохранить свою репутацию стильной женщины, которую она, вероятно, имела в молодости и которая, по-видимому, выделяла итальянскую женщину в Лондоне; но ей явно было непросто отвечать потребностям и обязанностям, связанным с ее растущей семьей, в столь враждебном окружении. Свойственное ей сочетание шейной бархотки и блузки можно увидеть еще на фотографиях 1905 и 1915 годов, но этот символ континентальной изысканности подразумевает скорее определенную усталость и безнадежность, а к 1922 году, когда все попытки изобразить беззаботное существование были оставлены, ему на смену пришел домотканый хлопковый халат с набивным рисунком, который стал настоящей униформой для матерей-кокни из рабочего класса в период между двумя войнами.
Такие истории рассказывает старая одежда. И в потребовавшем кропотливой работы украшении гедонистического платья с Корк-стрит, и в тихом, почти безнадежном латании гардероба портного-иммигранта можно отчетливо различить дух викторианского города, в котором как в треснувшем зеркале отражаются гигантские популяции этических, экономических и социальных мигрантов, которым Лондон обязан своим гибридным характером и непостижимой душой. Как заключает миссис Кук: «Космополитичный характер Лондона привлекает как отбросы, так и избранных – худших, но и лучших – из всех стран и краев. „Во многом ад похож на город Лондон“, сказал поэт[119]… и он сказал правду. Религиозные и другие концепции по-разному описывают ад; но мы решимся утверждать одно: что ад будет в любом случае космополитичным»[120].
Глава 3