Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Вкус к штучным изделиям ручной работы, продающимся в атмосферных салонах узкой специализации, можно было считать истинно лондонским изобретением, и находящиеся здесь магазины ощутимо влияли на местные модные тренды, тенденции в оформлении витрин и на общественное положение работников швейной промышленности в указанный период. Элизабет Монтизамберт сравнила эти магазины с «бриллиантами в прозаической оправе улиц» и в то же время отметила, что «в большинстве случаев они появляются, когда в мир коммерции удается вторгнуться любителям»[266]. Так, скромный эксперимент, затеянный эстетами-энтузиастами в 1919 году на квартире в Челси, вырос в Merchant Adventurers Store («Магазин торговцев-авантюристов») на Слоун-стрит, 25. Здесь продавались вперемешку древние и новые ремесленные изделия, «старое кружево, утонченное белье, достойное принцессы; парчовые сумочки и всевозможные, весьма необычные подарки». Монтизамберт уверяла, что «этот магазин – настоящая находка для хорошо образованного надомного работника, который может арендовать… стеллаж… для своих поделок, если они отвечают установленному здесь высочайшему стандарту качества»[267].

Ассортимент и бизнес-модель таких магазинов были связаны с многонациональной культурой города. Они претендовали на нишу, которую до них занимали торгующий расшитыми крестьянскими блузами и деревянными украшениями русский магазин на Бромптон-роуд, 194, предлагающий бусы из голубого стекла и фаянса зал в Palestine Art Industries на Харрингтон-роуд, продающий перламутр, ковры и «синайские» ожерелья Egyptian Produce and Industries Association на Холборнском виадуке и специализирующийся на кружевах и белье с вышивкой магазин итальянских мастеров на Кромвель-роуд, 116[268]. А также они пытались, торгуя самыми разнообразными экзотическими безделушками, походить на Каледонский блошиный рынок в Ислингтоне, самый большой в городе, где продавались «за полцены акры подержанных товаров самого разного толка, от осколков дорогого китайского фарфора и негодных горелок до столового серебра времен Королевы Анны… мили нового хлопкового и шерстяного полотна, и где расхаживали тысячи домохозяек с газетными свертками, авоськами и детскими колясками»[269]. Однако менее отважные и «более породистые» покупательницы посещали магазины художественных ремесел на Бичем-плейс. Атмосфера таких мест носила характер веселой самодеятельности, скорее соответствовавший миру дебютантки или героини романов Э.Ф. Бенсона, нежели торговца-иммигранта или домохозяйки-кокни. По словам Элизабет Монтизамберт,

на Бичем-плейс… портных… так же много, как и торговцев антиквариатом, и свой товар они умеют представить с одинаковым искусством. Их имена звучат как дружеские прозвища, порой немного фривольные, – Корали, Озра, Эна, Колючка, Чика… Ардинелло, Феечка, Ватто… Один из самых очаровательных магазинчиков… называется Thamar… Баночки с кремом для лица и флаконы в своем изяществе напоминают белила и лосьоны средневековых итальянских красавиц и тот восторг, в который, должно быть, приводили причудливые бутылочки и флаконы Изабеллу и Беатриче д’Эсте… куда сильнее, чем их золотые помандеры[270].

Это была полная противоположность рациональной и практичной среде Оксфорд-стрит, которая в период между войнами видела как подъем и расцвет корпораций, процесс, начало которому положил открывшийся еще до 1914 года магазин Гордона Селфриджа, так и их постепенное социальное и экономическое угасание. Коэн-Портхейм создал образ этой улицы через портрет запрудивших ее тротуары довольно безвкусно одетых женщин. В 1930 году здесь было «внушительное собрание крупных магазинов и текстильных лавок, однако царила удивительно провинциальная, мещанская атмосфера; взволнованные старые девы, держась за руку, пересекали перекресток, краснолицые корпулентные дамы с кучей свертков постоянно на всех натыкались»[271]. Если ассортимент и позиционирование товаров, которыми по выгодной цене торговали в универмагах на Оксфорд-стрит, зачастую оставлял равнодушными газетных корреспондентов и более высококлассных авторов, то их убранство было все же рассчитано на яркий эффект[272]. Вот что писала Элизабет Монтизамберт: