Моё !

Звон наполнил особняк и отдался эхом в его двадцати трех комнатах, как голос, кричащий во тьме. Натали Террелл сказала: "О Боже мой", встала и по черно-алому восточному ковру прошла к телефонному столику. Эдгар пытался следовать за ней взглядом, но не мог повернуть шею до конца. Она взяла трубку сморщенными пальцами, украшенными алмазными кольцами.

- Алло? Молчание. Дыхание.

- Алло?

И тут он донесся. Ее голос.

- Привет, мать.

Натали окаменела у телефона.

- Я не собираюсь разговаривать с...

- Не вешай трубку, пожалуйста, не вешай. Ладно?

- Я не собираюсь с тобой разговаривать.

- Они следят за домом?

- Я сказала, что не собираюсь с тобой...

- Следят ли они за домом? Просто скажи мне, да или нет. Пожилая женщина закрыла глаза. Она прислушивалась к звуку дыхания своей дочери. Мэри осталась ее единственным ребенком с тех пор, как Грант покончил с собой, когда ему было семнадцать лет, а Мэри - четырнадцать. Натали боролась секунду - правильное против не правильного. Но что есть что? Она уже этого не знала.

- На улице стоит фургон, - сказала она.

- Давно он там стоит?

- Два часа. Может быть, побольше.

- Они прослушивают телефон?

- Не знаю. Во всяком случае, не изнутри дома. Не знаю.

- Кто-нибудь к тебе приставал?

- Сегодня был репортер из местной газеты. Мы поговорили, и он ушел. Я не видела ни полицейских, ни фэбээровцев, если ты это имеешь в виду.

- ФБР в том фургоне. Уж можешь мне поверить. Я в Ричмонде.

- Что?

- Я сказала, что я в Ричмонде. Звоню из автомата. Про меня уже говорили по телевизору?

Натали поднесла руку ко лбу. Она была на грани обморока, и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.

- Да. По всем каналам.

- Они разнюхали быстрее, чем я думала. Теперь все не так, как прежде. Ну конечно, у них же теперь все эти переносные компьютеры и всякая фигня. Теперь это настоящий Старший Брат, верно?

- Мэри? - Ее голос дрожал и угрожал оборваться. - Зачем?

- Карма, - сказала Мэри, и это было все. Молчание. Натали Террелл услышала тонкий плач младенца в трубке, и у нее свело живот судорогой.

- Ты спятила, - сказала она. - Совсем спятила! Зачем ты украла ребенка? Ради Бога, неужели у тебя нет хоть капли порядочности?

Молчание, нарушаемое только плачем ребенка.

- Родителей сегодня показывали по телевизору. Показывали мать, покидающую больницу, она была в таком шоке, что даже не могла говорить. Ты улыбаешься? Это тебя радует, Мэри? Отвечай'.

- Меня радует то, - спокойно сказала Мэри, - что мой ребенок у меня.

- Он не твой! Его зовут Дэвид Клейборн! Это не твой ребенок!

- Его зовут Барабанщик, - сказала Мэри. - Знаешь почему? Потому что его сердце стучит, как барабан, и потому что барабанщик бьет призыв к свободе. Так что теперь он Барабанщик.

За спиной Натали ее муж издал неразборчивый вскрик, полный ярости и боли.

- Это отец? Судя по звуку, он сильно сдал.

- Да, он сильно сдал. И это твоя работа. Это тебя тоже должно радовать.

Приблизительно через восемь месяцев После удара Мэри позвонила неизвестно откуда. Натали рассказала ей, что произошло, и Мэри выслушала и повесила трубку, не сказав ни слова. Через неделю пришла открытка с приветом, по почте, без обратного адреса и подписи, отправленная из Хьюстона.

- Ты не права. - Голос Мэри был ровным, без эмоций. - Отец сам с собой это сделал. Он стольким закомпостировал мозги, что его голова взорвалась от резонанса, как перегоревшая лампа. И что ему теперь толку от всех его денег?

- Я больше не буду с тобой разговаривать. Мэри ждала в молчании. Натали не положила трубку.

Через несколько секунд она услышала, как ее дочь гукает с ребенком.

- Отдай ребенка, - сказала Натали. - Пожалуйста. Ради меня. Все это обернется очень плохо.

- Ты знаешь, я забыла, до чего же здесь бывает холодно.

- Мэри, верни ребенка. Я тебя умоляю. Мы с отцом этого больше не вынесем... - Ее голос осекся, глаза застлали горячие слезы. - Что мы тебе такого сделали, что ты нас так ненавидишь?

- Не знаю. Спроси Гранта.

Натали Террор бухнула трубку, ее ослепляли слезы. Она услышала трудное поскрипывание кресла-каталки - это Эдгар катил по ковру со всей силой своего скрюченного тела. Она глянула на него, увидела перекошенное лицо и текущую изо рта слюну и быстро отвернулась.

Телефон зазвонил снова.

Натали стояла на месте. Голова и тело ее обвисли, как повешенная на гвоздь сломанная марионетка. Слезы струились по щекам; она закрыла уши руками, но телефон звонил.., звонил.., звонил...

- Я бы хотела тебя увидеть, - сказала Мэри, когда Натали опять сняла трубку.

- Нет. Ни за что. Нет.

- Ты знаешь, куда я еду? Знаешь? Упоминание о Гранте подсказало ей ответ.

- Да.

- Я хочу вдохнуть запах воды. Я помню, что у нее всегда был такой чистый запах. Почему бы тебе со мной там не встретиться?

- Я не могу. Нет. Ты.., ты преступница.

- Я - борец за свободу, - поправила Мэри свою мать. - Если это преступление - сражаться за свободу, тогда что ж, ладно, я признаю свою вину. Но я все равно хочу тебя видеть. Это было... Господи.., это ж было больше десяти лет назад, верно?

- Двенадцать лет.

- Уму непостижимо. - Затем ребенку:

- Тише! Мама говорит по телефону!