Мое безумие

Наконец-то. В этот момент подъезжают две полицейские машины. Увидев их мигалки, я вздрагиваю. Полицейские подбегают к нам, вглядываются в наши лица. Они что-то говорят. Я смотрю, как шевелятся их губы, но не могу разобрать ни слова.

Синклер указывает на сарай. Один полицейский остается с нами, другой входит внутрь.

Мои плечи напряжены, но я то и дело оглядываюсь. Боль в области сердца начинает распространяться дальше, она просачивается в мои вены, и вскоре кроме нее я уже ничего не чувствую. Я вдыхаю ее в себя.

Выдыхаю.

Я жадно хватаю ртом воздух.

Моей спины касаются чьи-то руки, и я отдергиваюсь от прикосновения.

– Все в порядке, – говорит Синклер.

Все в порядке? Это вряд ли, и я сомневаюсь, что когда-нибудь будет.

– Он убил их обоих, – прохрипела я. Произнесенные вслух, эти слова лишь усиливают боль. – Нашего ребенка больше нет. – Я обхватываю колени. Мне хочется свернуться комочком, сжать эту боль и вынудить ее уйти. Синклер нежно берет в ладони мое лицо. Я пытаюсь вырваться, но он держит меня крепко.

– Погоди, Виктория. Прошу тебя. – По моим щекам текут слезы и капают на его руки. Я больше не вырываюсь. – Он не убивал нашего ребенка, – шепчет он.

Сначала мне кажется, что я ослышалась. Мое тело напрягается. Моя рука замирает, и, похоже, что и сердце тоже.

Синклер смотрит мне прямо в глаза и очень медленно говорит:

– Наш ребенок жив.

Центр моей жизни, всего моего существования сдвигается. Из всего, что я пережила сегодня, я знаю: это единственное, что сломает меня.

Я качаю головой. Мне хочется верить его словам, но мне страшно.

– Врач пытался сказать тебе, что ребенок выжил. Он пытался сказать, что во время операции ты потеряла слишком много крови. Тебе удалили матку… ты чуть не умерла.

Мои губы начинают дрожать. Синклер протягивает руку и накрывает мою руку своей ладонью.

– Клянусь тебе, наш ребенок жив и здоров.

Мои эмоции раскачиваются, словно на качелях. Инстинктивно я хочу верить в то, что он мне говорит, но прямо сейчас для надежды или даже радости нет места. Мой мозг пропускает через себя слишком много информации. Это уже перебор.

Из меня, сотрясая все мое тело, вырываются мучительные, судорожные рыдания. Синклер держит меня и снова и снова повторяет мне в ухо:

– Наш ребенок жив…

Что будет после этого, неизвестно. Но в глубине души я знаю, что сейчас я в самом низу, и единственное, куда я могу смотреть, – это вверх.

Эпилог

К правде нет прямого и узкого пути.

Он ведет вас окольными путями и короткими тропками, ухабистыми и небезопасными. Иногда вы заходите в тупик и вынуждены развернуться и начать все сначала. Иногда вы плутаете и ощущаете свою беспомощность. Сама мысль обрести правду кажется давно утраченной мечтой.

Но вы ее найдете.

Иначе просто быть не может.

– Ты готова?

Я смотрю на доктора Кэллоуэй.

– Да, – уверенно отвечаю я.

Мы идем по коридору в сторону библиотеки. В окна льется солнечный свет. Я не в силах сдержать волнение. Я как будто ждала этого момента долгие годы.

После того, как правда вышла наружу, я вернулась в Фэйрфакс. Я боялась снова съехать с катушек. Сначала был полный хаос. Разоблачение Натана, пусть даже посмертное, вывело на след еще одного зла. Элис арестовали. Ей было предъявлено обвинение в соучастии в убийстве.

А Мелани, девушка с тех фотографий? В ту роковую ночь ее обнаружили сразу после прибытия полиции. Ей повезло, она выжила. Пресса навесит на Натана множество ярлыков, и все они будут верны. Но для меня он навсегда останется реинкарнацией дьявола. Умом я понимаю: он никогда больше не причинит зла ни одной живой душе, но моя паранойя не хочет меня отпускать. Мне постоянно кажется, что он наблюдает за мной и, когда я меньше всего этого ожидаю, нападет на меня.

Медленно, мучительно медленно я пробиралась сквозь боль, пытаясь заново выстроить мою жизнь. Самая невыносимая боль – это время, потерянное без ребенка, и то, что я не верила Уэсу, хотя он с самого начала был невиновен. Иногда меня душит чувство вины. Иногда нет.

Я просто день за днем должна привыкать ко всему.

Мы останавливаемся у дверей библиотеки, и я судорожно вздыхаю.

– Все будет хорошо, – мягко говорит она.

– Я знаю.

– Входи, – говорит доктор Кэллоуэй. – Скоро все будут здесь.

Я киваю, открываю дверь и вхожу внутрь. В библиотеке гробовая тишина. Дверь неслышно закрывается за мной. Барабаня пальцами по бедрам, я начинаю расхаживать по комнате. Что, если все пойдет криво? Что, если я еще не готова? Я добилась большого прогресса, но что, если этого мало?

Вдруг я разревусь и лечение пойдет насмарку?

Я продолжаю расхаживать из угла в угол, когда кто-то тихонько стучит в дверь. Я как вкопанная застываю на месте и, сцепив перед собой руки, резко оборачиваюсь и смотрю на дверь. В комнату заглядывает Синклер. Его глаза мгновенно находят мои.

– Тук-тук.

Я сглатываю.

– Привет.

– Ты готова?

Я слышу этот вопрос второй раз, но на этот раз я широко улыбаюсь.

– Абсолютно.

Через несколько секунд дверь открывается снова. Синклер входит с нашим ребенком на руках.

Питер Монтгомери.